Страсть на холсте твоего преступления

У меня столько раз трепетало сердце, когда дверь в подпольную комнату открывалась и показывалась одинокая фигура мужчины. Я всегда надеялся увидеть голубые глаза, но видела лишь разочарование. Мне не разрешено было разговаривать, лишь кивать и улыбаться всем глупым разговорам девушек.

«Одно слово — три равносильных удара». Они не стоили моей боли.

В этом же месяце я заметила, что перестала рисовать. Идеи не приходили в мою голову текущим потоком. В голове было пусто. Затишье. Молчание. Боль.

В сердце моем боль кипит,

От любви до слез дойдет.

Вскоре это дошло и до Андреаса. Он ворвался в мою комнату, проверив последние наброски в блокноте и выкинул его в стену, разворачиваясь ко мне.

— Неделю, Тереза. Он пустует неделю, — он оскалился и сделал опасный шаг ко мне.

— У меня нет идей для рисования, — я пожала плечами, разозлив его ещё больше. Он замахнулся, удар прилетел на левую щеку, и я молча склонила голову. Сердце больше не сжималось от боли.

— Сейчас же возьми чёртовы карандаши, краски, мелки и нарисуй мне что угодно! — крикнул он, я сжалась.

— Ты меня слышишь? — его слова плевались ядом.

— Если у меня больше нет сил рисовать, я не смогу ничего выдавить из себя. Не могу, — сказала я и подняла глаза. Это было моей ошибкой. Я вся была поломанной ошибкой. Куклой без руки, ноги и сердца. Куклой, что долго пылилась на шкафу и износилась. Все вещи в скором времени изнашиваются. Всё имеет свой срок. После того, как он закончил тиранить меня, стряхнул свою руку и встал.

— Я не могу проучить тебя сильнее, золотце, потому что скоро у нас важное событие, — он взял мои щеки и поднял голову.

— Ты должна быть яркой и вызывающей. Все должны видеть и завидовать тому, что ты у меня есть. Ты моя, Тереза.

Но я никогда не была твоей, Андреас. Я лучше отдам себя мерзкому предателю, чем гниющему подобию человека вроде тебя. Конечно же, я так только подумала, потому что мне всё ещё дорога моя жизнь. Пока.

Я называю это Адом.

Круг четвёртый.

Я стала не просто марионеткой, я стала изящной, грациозной, восхитительной фарфоровой куклой. Меня наряжали, красили, переодевали из раза в раз, преподнося всё более элегантные наряды. Я не возражала. Я не имела на это права.

Андреас возил меня по разным странам, показывал своим людям, словно я экспонат. Он гордился мной, предоставляя, будто я вещь.

— Что за прекрасное создание, Андреас? — старик в приличном костюме с красоткой под боком улыбался мне белоснежными зубами. Его залысина светилась под лампой.

— Моя любовница, рыжая принцесса Тереза-Лилиан Хендерсон, — представил меня Андреас. Старик облизал пересохшие губы, и я нахмурилась. Красотка рядом с ним жевала жвачку, скучающе осматривая очередной изысканный ресторан с классической музыкой.

— У принцессы есть цена? — спрашивает старик и рука Андреаса напрягается на моей талии.

— Я не вещь, чтобы меня покупать, — говорю я, стойко поднимая подбородок. Я пережила многое за последние месяцы, но внутреннюю силу из меня не выбьют никогда, какие бы меры не придумывал больной ублюдок.

— Вещь, принцесса. Если ты с Андреасом, ты всегда была и будешь продуктом пользования, — я морщусь от слов старика. От него пахнет деньгами и нетерпимой вонью.

— Достаточно, — говорит Андреас, предупреждая и меня и старика замолчать. Я хорошо знала этот тон голоса. Он гордился тем, что я дала отпор, но не гордился моей сговорчивостью. Я должна молчать и улыбаться.

Аукционы. Званые ужины. Рестораны. Отели. Фешенебельные рестораны. Бальные залы. Дома моды. Гольфы. Боже. Единственным плюсом из всей ситуации было то, что я побывала в большом количестве стран мира. Франция, Бразилия, Германия, Англия, Канада, Мексика, Голландия, Швеция, Индонезия. Я чувствовала себя хорошо только в самолёте, когда Андреас засыпал и я находилась в тишине. В тишине далеко в небе. На свободных перистых облаках. Я летела и парила. А после возвращалась в реальность.

Губительную, разрушительную, бедственную реальность.

Харрис.

— Прекрати это делать, — кричит Рой и бьёт меня в затылок. Я сжимаю челюсть, оборачиваясь и со всей силы замахиваюсь кулаком, бью его в челюсть, но он успевает присесть и пробивает мне пресс.

— Что, чёрт возьми, не так? — непонимающе смотрит Рой, я рычу и делаю рывок.

— Нет, босс, из всего уважения к тебе, я не позволю тебе тренироваться в таком состоянии. И так продолжается не первый месяц, — говорит он и отворачивается, качая головой.

— Дерись! — кричу я, делая замах, но он отталкивает мою руку, и я останавливаюсь, скидывая перчатки. Со мной что-то не так. Все чёртовы месяцы со мной что-то не так и я не могу найти гребанную причину. Мой лучший друг, с которым я разговаривал, не просыхает от алкоголя. Другим свои подчиненным я не доверяю. Я зол, я в гневе большую часть своего времени. Малейшая ошибка моих работников и агентов вызывает во мне необузданную ярость. Они не привыкли видеть меня таким. Я молчалив и холоден, апатичен и отрешён. Я не поддаюсь гневу.