Страсть новой Евы

Было очень душно. Несмотря на эпатирующую чистоту и искусственное освещение, казалось, что твердые как сталь стены плотным кольцом запечатали чудовищные секреты. И мне пришло в голову: вдруг я наткнулся на какое-то государственное ведомство, место, где тренируют агентов разведки? А может, тот синтетический бульон приправлен галлюциногенами? Или меня подвергали психологическому тестированию? Сколь усердно я ни силился гармонично увязать всю эту инаковость с тем, что мне было знакомо, искусственное устройство мистерии, что занимала здесь господствующее положение – вся эта странная музыка, афористические высказывания – неизбежно вынуждали меня думать о мистерии подлинной. Против собственной воли, несмотря на вопиющую фальшивость окружающего пространства, меня уже засосало; грубо склоненный к нужной вере, я был совращен.

Ниже, ниже, ниже по таинственной череде спиральных переплетающихся коридоров, оказывавших навязчивое очарование мандалы, словно я сам в некотором роде создал лабиринт, в котором лавировал, ведомый жесткой рукой Софии. Меня толкало вперед предназначение, влекло глубинное средоточие этой спирали – превозмогая страх, превозмогая нежелание. Раскинувшийся над нами тяжелый мир задавил отзвуки наших негромких шагов, нашего дыхания. Становилось все теплее.

Внезапно в мой страх закралось какое-то дурное любопытство; возникло ощущение святотатства, словно мое присутствие тут было недопустимо, хотя моя похитительница смотрела на это сквозь пальцы. Я понимал, что неимоверно рискую здесь, в витиеватых коридорах, однако поджидающее впереди зрелище – Минотавр, спрятавшийся в сердце лабиринта, – заслуживало того, чтобы заплатить за него ужасом. Вот какие мысли посещали меня. Предвкушение и страх достигли апогея; я еще не знал, что именно меня ждет, не знал, как неслыханно терпелива та, которая ждала меня вечность, там, где я ее заточил, в подземелье, в глубинах своего мозга.

Там она и ждала, упиваясь, как всегда, праздной жизнью, в центре извращенной спирали, на сосновом стуле с прямой спинкой, – вселяющее страх древнее существо.

Она ждала меня целую вечность – я понял это в тот момент, как ее увидел; хотя в моей жизни ничто не намекало на то, что она сидит там со зловещим спокойствием индуистского изваяния. Один лишь беглый взгляд уверил меня в ее святости. Когда-то она была человеком, но теперь превратила себя в нечто. Нечто!

Матерь превратила символизм в факт бытия. Резная фигура собственной ручной работы, лично созданная теологическая доктрина.

Увидев ее, я понял, что попал домой. И тут же навалилось опустошительное онемение, ибо я одновременно понял, что не смогу здесь остаться. Величественная черная провидица, самопровозглашенное и самоназванное, самосозданное божество принимало как данность, что ее пророческая суть и есть предназначение, к коему надлежит жрецам меня привести; одна женщина как воплощение всех. Выманив меня из аптеки, в ночь, к своей постели, Лейла потянула за кончик нити такого клубка событий, где есть место и пустыне, и мертвой птице, и ножу, и жертвенному камню. В конце концов, это Лейла задумала привести меня в это место, в глубочайшее подземелье, к средоточию тьмы, поджидающему в комнате с плотно смыкающимися красными стенами.

Ибо здесь находится средоточие тьмы. Это – конечный пункт для любого мужчины, недостижимая тишина, струящаяся тьма, что в последний момент ускользает; створки оргазма бьют по лицу, запечатывая нирвану небытия в тот же миг, как ты ее замечаешь. За пределами времени, за пределами воображения, всегда хоть на чуть, но вне досягаемости, извечная суть, что освободит меня от бренного бытия, трансформирует мое «Я» в нечто другое и тем самым уничтожит его.

И все же вот она, во плоти, собственной персоной, тайна, возведенная в святыню в искусственном гроте на банальном стуле. София трепетно прикоснулась губами к ее лбу и жестом велела мне встать на колени. Я неуклюже опустился на пол. Вид богини привел меня в ужас. Священное чудовище, олицетворенная самореализуемая фертильность.