Страсть новой Евы

По пещере разнесся душистый запах сосны. И сначала я подумала, что его принес ветер, минуя запутанную систему внутренних проходов. Но нет. Запах поднимался из стеклянной бутыли в моих руках, благовонием шел от янтаря, который превращался в крупную каплю смолы, образованную янтарным лесом в далеком прошлом; и это прошлое – пока я вертела в теплых ладонях бутыль – становилось, запредельно медленно, здесь, в красной пещере, становилось настоящим.

Янтарь проходил обратный процесс, в который были вовлечены и я, и все камни вокруг; скала оживилась. Воды забурлили и восторженно забулькали, а затем еще более восторженно утихли. Оглядевшись, я заметила нацарапанные на стене выцветшей краской грубые очертания бизона и оленя с огромными рогами; я смотрела на них, и краска становилась ярче, а очертания более четкими.

Время повернуло вспять.

Янтарь в бутыли по консистенции стал похож на смолу, а стекло так нагрелось, что его трудно стало держать в руках. Я положила бутыль обратно на скатерть и развернула лежащий рядом сверток. На первый взгляд, спрятанный там предмет показался мне незнакомым: кулончик, небольшой слиток золота на цепочке. Затем я поняла, что это слиток алхимического золота, подарок, сделанный Лейле во мраке и суматохе города; таким окольным путем мать Лейлы возвращает его мне, прикрепив к цепочке, чтобы я могла носить украшение на шее. Что ж, на неизбежной переправе придется чем-то платить паромщику; поэтому я надела цепочку через голову, и сантиметровый слиток удобно устроился на шее во впадинке.

В следующую пещеру вел проход достаточно большой и широкий, там можно было идти как человек, не ползти как паук и не барахтаться как земноводное. Направившись туда, я наступила на белую скатерть и опрокинула импровизированный алудель; жидкая смола растеклась, очень медленно, словно на белой ткани разлили сироп. Запах смолы стоял чрезвычайно насыщенный, он преследовал меня и в последнем туннеле; более того, чем дальше я шла, тем сильнее он становился.

Поначалу казалось, что в новом проходе довольно сухо, хотя, по мере продвижения, становилось теплее и теплее; стены сочились влагой, более вязкой, более липкой, чем вода; сумрачный красный свет второй пещеры шел позади меня на убыль. Моя вытянутая вперед рука насквозь промокла от кровавой росы.

То ли размякла скальная порода, то ли вещество вокруг поменяло свое состояние, – поверхность под моими пытливыми пальцами стала податливой. Время застыло. Теперь роса ощущалась как слизь; и эта слизь меня обволакивала. Стены подрагивали и вздыхали, на первых порах столь неуловимо, что я ошибочно приняла легкий тремор за собственное дыхание. Но их пульсация оказывала на меня все более сильное влияние, буквально затягивая меня внутрь.

Мягкие, бархатистые стены, склизкие, словно из мяса.

Внутренний мир.

Глубокие, идеально размеренные колебания волнуют стены, засасывают меня.

Продираться сквозь теплую плоть земного нутра сейчас мне не так страшно, как раньше, ведь я знаю: Матерь – всего лишь метафора, она уже отошла от дел, спрятавшись в пещере за пределами понимания. Все происходит намного медленнее, чем представляется возможным. Скорость упала до неторопливой поступи эоценовой эпохи. Мой хронометр, бутыль с разжиженным янтарем, подсказывает, что там, наверху, пахнут сосны, которые однажды, когда солнце немного остынет, уйдут в морскую пучину. В тех лесах растут бук, каштан, клен, остролист, омела, можжевельник, олива, сандаловое дерево, лавр, герань и камелия. Муравьи, пауки и скорпионы изменят свой внешний вид незначительно, зато водяные лилии, которые сейчас распускаются на берегах океана, задолго до моего рождения превратятся в камень. В те времена обитала на земле птица «археоптерикс», чьи ископаемые останки обнаружат в сланцевых породах Зольнхофена; птица и одновременно ящерица, существо, состоящее из частей, которые принадлежат полярным стихиям – воде и воздуху.

Из ангельской составляющей свое начало возьмет целая семья пернатых летающих существ, а из змеиной, дьявольской – ископаемые ящеры, ползучие гады, крокодилы и миленькая саламандра. У археоптерикса есть перья, костистый хвост, когти на концах крыльев и великолепный набор зубов. Одно из этих удивительных существ, промежуточной вид, в пахучем девственном лесу задело крылом текущую смоляную слезу и оставило там свое перо.

Удивительное существо, промежуточной вид, чью природу я уловила в этой пустыне.

Птицы, парящие в воздухе, сбросили все свои перья; теперь их маленькие тельца покрывает чешуя.

Я медленно продвигаюсь вперед к началу и концу этого мира.

Все началось с малого. Ароматы вырываются из флаконов, а те тотчас превращаются в песок, пока туалетные столики уходят ножками в почву и пускают листья; обратно к жасмину и туберозе возвращаются эфирные масла, а те твердеют до серой амбры в большом и добром ките, рассекающем моря, в половых органах мускусной крысы и мускусного оленя.