Страсть под турецким небом

В 14 лет я прочитала эту книгу впервые, меня манила история любви звонаря к молодой цыганке и запутанные чувства всех остальных персонажей произведения Виктора Гюго. Меня терзал один только вопрос: почему из такого глубокого и полного произведения абсолютно все режиссеры сделали дешевую попсу? Зачем нужно было изменять сюжет, скрывать действительные характеры героев и убирать невероятно важные факты и действующие лица? Почему никто из них не рассказал, что Эсмеральда не была цыганкой, что их с Квазимодо в младенчестве поменяли местами? Куда делся родной брат Фролло и мадам Шантфлери, которая толкнула дочь на смерть, не зная, что она мать Эсмеральды? Какой смысл был все это вычеркивать? Если бы я играла Эсмеральду, она бы получилась именно такой, как описал Гюго. Однозначно. Я изучала эту роль, пересматривала фильмы, постановки мюзиклов, перечитывала сценарии и рецензии, я, можно сказать, была помешана на образе Агнетты Шантфлери, которую вы знаете под именем Эсмеральда. Да, я ее чувствовала и ею жила.

В театр мы пошли вчетвером: Алту, я, мои мама и брат. Покупая в эйфории билеты, я не обратила внимания, что вход на спектакль строго с восьми лет. Вы не представляете, как мы убалтывали охранника! Не знаю, как, но он нас пропустил с четырехлетним ребенком. Спектакль шел на турецком, история была по книге. Я была в творческом экстазе: впервые оригинальный сюжет сохранили. Часа три с половиной непрерывного действия с коротеньким антрактом, актеры играли бесподобно! И даже несмотря на то, что шестнадцатилетней Эсмеральде было уже явно к сорока, это была лучшая исполнительница моей любимой роли. Моя мама, петербургский театрал, еще долго потом рассказывала своим подругам о спектакле, под таким сильным впечатлением мы все были в тот вечер. «Странно, такая актерская игра! И почему турки не любят драматические театры?» – пыталась я ответить на этот вопрос сама себе.

Глава 27 Новый взгляд

Все шло своим чередом, моя мама уехала, а я продолжала работать: когда в первую, когда во вторую, а когда и в обе смены. Денег по-прежнему было в обрез, поэтому я старалась продавать гостям дополнительные услуги: с каждого заказа такси, с каждого букета или торта нам платили комиссию 1–2 евро, у меня за месяц набегало почти ползарплаты, так хорошо я умела убалтывать людей. Еще в свободное время я подрабатывала беби-ситтером там же, в отеле.

Мне нужны были деньги на университет, поэтому все, что я зарабатывала дополнительно, было отложено на образование в секретный конвертик. В то время я постоянно ходила в линзах, мое зрение было минус 3,5, но очки я категорически не любила. Алту это очень раздражало, потому что, когда мы приезжали, например, к его родителям или к кому-то из друзей, я никогда не могла остаться с ночевкой, потому что постоянно забывала взять с собой контейнер и жидкость для линз.

– Такой хороший вечер, ашкым, давай останемся у родителей? Давай? Ne olur? – он брал меня за плечи и смотрел прямо в глаза.

– Ашкым, я без линз. Ты же знаешь, что я без них, как слепой крот, а спать в них нельзя… – с сожалением отказывалась я от заманчивого предложения.

– Опять твои дурацкие линзы! И почему ты в очках не ходишь, у тебя же есть! – Каждый раз в его голосе чувствовалась нотка раздражения и досады.

– В очках я как училка, а я хочу быть красоткой, – кокетливо парировала я.

Однажды в один из понедельников Алту встретил меня с рабочего автобуса и сказал, что мы идем к окулисту в местную поликлинику. Помню дикую очередь, капли в глаза, осмотр доктора и вердикт: «Я беру вас на операцию в четверг». «На какую операцию?» – я испугалась, но не столько самой операции, сколько того, что у меня не было на нее денег, стоила лазерная коррекция тогда 400 евро.

«Дочка, не волнуйся ты так! У меня на сберегательном счете как раз есть эта сумма. Твои глазки дороже!» – сказал мне папа Эмин. И на той же самой неделе мне сделали коррекцию зрения.

Помню как сейчас, как мне приклеили верхние веки к бровям, чтобы я держала глаза открытыми, как срезали лазером роговицу и надо было смотреть в одну точку. Мне было страшно! Домой меня везли Алту и его папа, даже с закрытыми глазами мне казалось, что слепит солнце! Я ехала в солнечных очках и под пледом и весь вечер не могла открыть глаза. Я донимала Алту вопросами типа «а что сейчас происходит?», «а кто звонил?», «а какая погода за окном?». Все-таки зрение – это самое важное чувство! Алту терпеливо отвечал на все мои тупые вопросы и закапывал мои глаза по расписанию, выданному доктором, – каждые полчаса. На следующий день после операции я открыла глаза, и – о, чудо! – все вокруг было таким четким!

До сих пор, хотя зрение и подсело немного после родов, я благодарна и Алту и папе Эмину за то, что избавилась от близорукости.

Глава 28 Особый колорит