СТРАСТЬ РАЗРУШЕНИЯ

И топит в пропасти забвенья

Народы, царства и царей.

А если что и остается

Чрез звуки лиры и трубы,

То вечности жерлом пожрется

И общей не уйдет судьбы.

"Мудрец должен жить долго, — задумался тогда Александр Михайлович в своей беседке. — Через него задает свои вопросы человечество. Жизнь не озабочена ни славой, ни памятью, она есть нечто совсем иное… Поживи великий Державин еще двадцать лет, глядишь, и благословил бы каждое мгновение своего пребывания на земле".

…

В двадцатых годах грянули небывалые тревоги. Троюродными братьями приходились Варваре Александровне четыре будущих декабриста: Никита Муравьев, Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы и Артамон Муравьев, двоюродными братьями — другие Муравьевы — Александр и Михаил. И молоденький Ипполит Муравьев.

… В просторной коляске ехали по тракту три молодых человека. Двое офицеры — Артамон Муравьев и Сергей Муравьев-Апостол, и братишка его Ипполит. Молодые, полные жизни. У Артамона на правой руке красовалось выколотое порохом имя жены VERA, он поглаживал и целовал его. Ехали долго, томительно, но разговоры только накалялись.

— Кто мне растолкует, — пожав плечами, говорил Артамон, — что мы потеряли в Премухино? Ужели старик Бакунин в своей глуши более сведущ в переворотах?

Сергей Муравьев-Апостол отвечал со всей серьезностью.

— Бакунин — свидетель французской революции, доктор философии, член Туринской академии. Его почта приходит из всех стран на всех языках. Выслушаем его мнение. О своих намерениях умолчим.

На эти слова взметнулся юный Ипполит.

— Каких намерениях? Сбросим царя, введем конституцию.

Старший брат с грустной любовью погладил его по голове.

— На кой ляд ты примкнул к Тайному обществу, вьюнош? Отбеги, пока не поздно.

Ипполит так и дернулся.

— Никогда! Муравьевы не отступают! Ты — мой старший брат, за тобой в огонь и в воду.

— Пожалей хоть отца с матерью, котенок!

— Я сказал.

Сергей вздохнул.

— Дурачок зеленый. Давайте-ка остановимся, подышим лесным воздухам. Я кое-что расскажу.

Они вышли.

В скуповатом его рассказе словно воочию, в сию минуту, братья увидели двух молодых офицеров, самого Сергея и его друга Павла Пестеля, участников Бородинской битвы, победителями гуляющих по Парижу в тысяча восемьсот четырнадцатом году. Город наводнен русскими войсками. В Сене нагишом купаются казаки, стирают, чистят лошадей. По стенам домов висят прокламации.

«Русский царь обещает покровительство и защиту.

Вива, Александр!»

Барышни-парижанки хватают за руки рослых военных, взбираются на седла. Французские юноши настолько под впечатлением от бородатых казаков с ножами на поясе, что уже отращивают бороды, дабы походить на русских дикарей-победителей. Казаки пьют вино, торопят.

— Быстро, быстро.

— О, бистро́, бистро́!

Калмыки, одетые в кафтаны, шапки, с луками через плечо и колчанами стрел на боку, водят верблюдов.

Павел Пестель и Сергей Муравьев-Апостол пробираются сквозь толпу.

— Где она, эта гадалка «Мадам Ленорман»? Наполеон выслал ее из Парижа, а теперь она вновь тут как тут.

— Все возвращается, — замечает Сергей. — Я тоже вернусь в Корпус инженеров путей сообщения.

Пестель одобряет.

— Для мирного времени отличный выбор.

— И знаешь ли, с кем я сижу на одной скамье? Не угадаешь. С Великим князем Николаем Романовым. Превосходный инженер.

Пестель строго взглядывает на него.

— Будущий Император! Запомни.

Сергей замедляет ход.

— Ошибаешься! Будущий Император — Константин, наш боевой соратник.

— У Константина нет законных наследников, — голос Пестеля непререкаем. — В интересах династии Царем станет Николай Романов. Не завидую.

Красавцев-офицеров шаловливо останавливают две парижанки, касаются пальчиками эполет, тянут из ножен «золотую шпагу».

— Ах, прелесть! Ах, страшно!

Польщенный Пестель учтиво щелкает каблуками, беседует на изящном французском.

— Это наградное оружие, мадемуазель. Называется «золотая шпага». Мой друг получил его за храбрость в семнадцать лет.

— Ах, ах! И у вас такая же! Вы оба храбрецы!

Идут дальше. Пестель морщит щеку.

— Наивный воздух свободы! А дома в России мы найдем дикое рабство. Доколе?

Сергей задумчиво сводит брови.

— Мой умудренный зять Бакунин застал самое начало французской революции. Вот на этих улицах. И не принял ее.

— Значит, ему удобно иметь рабов. Увы. Владеть людьми как собственностью есть дело постыдное. Да где она, эта контора, черт побери? А, вот.

На стене скромная вывеска «Салон мадам Ленорман». Для посвященных. Офицеры входят. Небольшое фойе, скамьи. Дверь к мадам Ленорман.

Первым входит Сергей. Черноволосая не старая женщина раскладывает карты. Сергею кажется, что карты светятся и шевелятся. После одного-двух вопросов гадала умолкает, глядя на расклад своих карт. Сергей ждет.

— Что вы мне скажете, мадам? Хоть одну фразу.

— Одну скажу, — отвечает он со вздохом. — Вас повесят.

— Ошибаетесь! В России дворян не вешают.

Лицо мадам сурово.

— Для вас Император сделает исключение.