Страсть тайная. Тютчев

«Понимаете ли вы, что случилось? — писала она брату мужа. — Нет... Это начало конца... Приезд Гагарина, отъезд милого Потёмкина, столкновение прощальных слёз с неловкостью первой встречи, люди, изучающие друг друга и друг друга стесняющие, — нетерпеливое ожидание, нечто неопределённое, искажённое, смутное и испытующее, — всё это давит, как кошмар...»

Вслед за Потёмкиным князь Гагарин мог бы тотчас обратиться к графу Нессельроде с письмом, в котором напомнил бы о положении Тютчева. Более того, он искренне и с открытым сердцем мог повторить слова своего предшественника о втором секретаре посольства как о человеке редких достоинств, редкой широты ума и образованности.

Забегая несколько вперёд, следует заметить, что именно этими словами он отметит достоинства Тютчева в своём послании вице-канцлеру и министру иностранных дел. Но это будет спустя год, когда упорное молчание Нессельроде станет слишком нетерпимым и для него, вышколенного дипломата, но всё же в первую очередь человека нрава в высшей степени порядочного и благородного.

   — Не нарушу ли я ваши планы, любезнейший Фёдор Иванович, ежели предложу вам совершить не очень тягостное и продолжительное путешествие в страну Эллады? — обратился однажды посол к своему второму секретарю. — Знаю, дел у нас накопилось невпроворот. Но и предстоящая поездка — поручение весьма и весьма серьёзное. Оно исходит, как вы понимаете, непосредственно от вице-канцлера. Однако, полагаю, инициатива берёт своё начало из Зимнего дворца. Не мне вам, любезнейший Фёдор Иванович, напоминать, какой непосредственный интерес к положению в Греции питает наш император. Вам же, как бы стоявшему у истоков зарождающихся связей Баварии с Элладой, как говорится, и карты в руки. Лучше вас я не нашёл никого изо всей миссии, кому бы с полной надеждою мог вверить сие деликатнейшее поручение.

Победы России в недавней войне против турецкого владычества в Средиземноморье не только принесли свободу народу Греции, но впервые за много лет дали возможность возродить собственную государственность.

Не просто, однако, приходилось осуществлять эту возможность. Как часто случается, борьба за греческий престол в стране, только что обретшей независимость, приняла острейший характер. И на смену недавнему иноземному деспотизму пришли бесконечные смуты.

Тогда в среде самых авторитетных греческих патриотов родилась мысль — пригласить на престол иноземца. И в августе 1832 года будущим правителем страны был избран младший сын баварского короля Людвига Первого — Оттон. А поскольку ему ещё не исполнилось и семнадцати лет, вместе с ним прибыли регенты — бывший баварский министр граф Армансперг, профессор Маурер и полковник Гейдека.

Россия благосклонно отнеслась к сложившейся ситуации. Тем более что баварский король, ото всей души выражая благодарность русскому царю за подвиг освобождения греков от турецкой тирании, заверил его в своей прочной и искренней дружбе.

Кроме того, ещё задолго до избрания своего сына на греческий престол король на очередном приёме в своём замке вручил русскому дипломату Тютчеву свою оду императору Николаю Первому и попросил перевести её и с ближайшей же почтой отослать в Петербург.

Тютчев к тому времени уже находился в близких отношениях с Фридрихом Тиршем, ректором Мюнхенского университета. Профессор-эллинист и страстный поборник греческой свободы считал, что его страна действительно может оказать помощь юному греческому государству быстрее встать на ноги. Но в то же время, утверждал он, Греции необходим самый тесный союз именно с Россией. Ибо эти две страны связаны друг с другом единой православной верой.

Мысль, так сказать, о триединстве — союзе Баварии, Греции и России, об их общих усилиях в возрождении прародины европейской и российской культуры, была высказана Тиршем в специальном письме, которое он просил Тютчева переслать русскому императору. Потёмкин тогда же дал своё согласие отправить записку мюнхенского учёного в высочайший адрес.

А вскоре — и те вирши короля-стихотворца.

О, Николай,народов победитель,
Ты имя оправдал своё! Ты победил!
Ты, Господом воздвигнутый воитель,
Неистово врагов его смирил...
Настал конец жестоких испытаний,
Настал конец ненаречённых мук.
Ликуйте, христиане!
Ваш Бог, Бог милости и браней,
Исторг кровавый скипетр из нечестивых рук...

Сей перевод стихов баварского короля был присовокуплён к дипломатической почте. И, верно, попал на стол императору Николаю Павловичу, вряд ли даже поинтересовавшемуся, кто был перелагателем королевских строк на русский язык.

К тому же вскоре оказалось, что королевская признательность, выраженная в словах, — одно, а сам ход дел греческих — другое.