Страсть взаймы

– Вот так. Догадалась, – довольно протянул голос сверху и его обладатель еще глубже протолкнул член ей в рот. Языком она почувствовала волосатую выпуклость. «Яйца», – с отвращением поняла она, теряя сознание от нехватки кислорода.

– Дыши, блядь! Что тебя, всему учить надо?

На миг он отстранился. Но только затем, чтобы снова в нее углубиться. Нелли подтянула под себя ноги и уперлась ладонями в матрас, вырываясь, отдаляясь от мучителя. Разбитые губы лопнули. Из них снова просочилась кровь. Теперь его резкий, специфичный запах смешивался с запахом крови, слюны и страха.

Она научилась дышать. Как бы ни было противно, инстинкты выживания взяли свое. Где-то глубоко в горле раздавались хлюпающие звуки, доводящие насильника до экстаза. Ее стошнило. Прямо на него. Рвота стекала по его ногам, капала на спущенные брюки.

– Ах ты, сука! – от удара ее отбросило в сторону. Голова закружилась. Кто-то глумливо заржал. Теперь она лежала на спине. Сокрушенная. Сломленная. И через силу принимала в рот, облеванный ею же самой склизкий, вонючий член.

Она больше не вырывалась. Не было сил. Глаза бесцельно шарили по полу – лишь бы не смотреть на него. Зацепились за ленту, что связывала волосы, а теперь валявшуюся на полу. Так и смотрела на нее. Отстраняясь от происходящего ужаса. Сожалея, что не может отключиться.

* * *

Ей так и не дали забыться. Удовлетворенный Юра пошел смывать с себя ее рвоту. Она перевернулась на живот и свесила голову. Открыла рот и позволила липкой сперме самой вытечь. А сзади к ней уже пристраивался Тимур. Видимо, они все решили урвать свой кусок пирога за один раз.

Он избавил Нелли от остатков одежды. Поставил на четвереньки. Ослепляющая боль вырвала душераздирающий вопль из истерзанного горла. Она отшатнулась вперед, но он удержал ее на месте. Слезы градом покатились по щекам. Каждый мускул напрягся до предела. Воздух часто и неровно просвистывал сквозь сжатые челюсти. Острая, режущая боль в заднем проходе чуть не лишила ее разума. Он вышел, и зашел в нее еще глубже. Что-то приговаривал, но Нелли, потрясенная болью, уже ничего не соображала. Он пробивался в нее глубже и глубже, раздирая ее пополам. К окружающему смраду прибавился запах фекалий.

Растерзанная физической болью Нелли дошла до точки апатии. Руки ослабли. Она упала на локти. Свесила одуревшую голову. Безразлично смотрела, как кровь, ЕЕ кровь, капля за каплей, падает на простыню. И пятно медленно увеличивается. В то время как Тимур, надсадно кряхтел и пыхтел, убыстряя свой ритм. С протяжным воем кончил в нее и в изнеможении повалился на бок. Со словами «вот, сучка» и похабной улыбочкой, вытер простынею испачканный член.

* * *

Эта вакханалия продолжалась три дня. Мужчины пили, ели, курили и временами проваливались в сон. Кто на диване, кто прямо на кровати рядом с жертвой. И при этом не забывали баловаться с новой игрушкой, каждый на свой лад. Иногда по очереди. Но чаще все разом. Они вытворяли с ней такие вещи, о которых она даже не подозревала, но коих в богатом арсенале их извращенной фантазии было не счесть.

Нелли была ни жива, ни мертва. Она потеряла счет времени. Не понимала, день идет, или уже ночь. Или начался следующий день. Ее не кормили. Только иногда поили, и то каким-то крепким алкоголем. Так, потехи ради. Сознание отключалось. Связь с реальностью терялась. Ей не позволяли одеваться и отлучаться от кровати. Нужду она справляла здесь же. С ней сношались постоянно. Казалось даже беспрерывно. В разных позах. С разным количеством людей. Иногда все происходило быстро. Но мужчины стали привыкать к наложнице. Новизна и острота ощущений пропала. И тогда ее безвольное, сдавшееся тело мучили по нескольку часов кряду. Многочасовые пытки с ее организмом сделали свое дело. Боль притупилась. Стала не такой острой, но постоянной, ноющей.

Они что-то принимали для подзарядки энергии. Но на нее им было ровным счетом все равно. Она, то потрепанной, изломанной куклой валялась в ногах кровати. То сворачивалась клубочком в изголовье, стараясь стать как можно меньше, незаметнее. То свешивалась по пояс с кровати вниз, когда ее жестко рвало одной лишь желчью. Простыни, вместе с покрывалом, давно стали грязными, похожими на тряпье. Из промежности, что не успевала заживляться, вытекала окровавленная сперма. Оставляла следы и разводы и перемежалась с пятнами темной от фекалий спермы. Да она и сама превратилась в тряпье. В лохмотья от когда-то существовавшей девушки. В то, что от нее осталось. В смрадную ветошь. В поруганную рвань.

Глаза ничего не различали. Никого не видели. Она перестала что-либо воспринимать, чувствовать. Когда Юра, самый жесткий в обращении с ней, прижег ее кругляшом сигары, она лишь слегка поморщилась. Хотя на чувствительной коже осталось большое кровавое пятно. Ее не волновали ни звуки, ни запахи. В нее могли влить стакан горящего абсента, и она безропотно глотала. И только замедленное сердцебиение подсказывало, что она все еще цепляется за жизнь.