Страсти и скорби Жозефины Богарне

— Если она это провернет… — тут несколько слов я не поняла, — они официально породнятся. А родственнице не пристало окончить дни в богадельне, верно?

Послышался шум отодвигаемого стула.

— Я вижу в этом браке выгоду для Дезире, но зачем все это мальчишке? — спросил дядя Ташер.

— А у парня есть выбор? Пока ему не исполнился двадцать один, ему придется делать все, что велит отец. Прыгнет в Сену, если тот захочет. А если наша сестра посоветует маркизу заставить сына прыгнуть в Сену, мне кажется, старый козел так и поступит. И как знать, что она сделает ему тогда! — сказал дядя Ташер и расхохотался.

— Так ты думаешь, юного Александра принуждают принять участие в этом предприятии?

— Не столько кнутом, сколько пряником. Счастье в том, чтобы тратить, сколько пожелаешь, если тебе интересно мое мнение. А единственный способ нашему молодому человеку получить наследство — женитьба. По-моему, его гордец отец сказал ему (по совету нашей любимой сестрицы, да благословит ее Господь): «Слушай, если хочешь получить мое согласие на брак — женись на девице Ташер».

Раздался новый взрыв смеха, и разговор перешел к ценам на рабов. Я забралась обратно в постель. В животе у меня странно покалывало. Что имел в виду отец, говоря, будто тетушка Дезире делала что-то старому маркизу — нечто такое, что убеждало его следовать ее советам?

5 января

Я сказала Мими, что Манет, возможно, поедет во Францию, чтобы выйти там замуж.

— Ей страшно, — добавила я.

— А чего тут бояться? — спросила Мими, энергичными движениями превращая бананы в пюре.

Я точно не знала, чего следует бояться Манет, но подозревала, что это имеет отношение к тому, как собаки вскакивают друг на друга и так жалостно дрожат.

— Ну, сама знаешь, супружеские обязанности.

— Она уже в цветах?

Я покачала головой.

— Разве это имеет отношение к делу? — Я только знала, что поварихе не разрешается делать ветчину, когда она в цветах.[7]

— Дитя, они что, вообще ничего тебе не рассказывают? — Но и Мими ничего мне не рассказала.

17 марта

Теперь и Манет заболела: у нее лихорадка — такая же, как была у Катрин. Мама говорит, что болезнь вызвана страхом перед замужеством.

Я забираюсь под одеяло к Манет и пробую ее развеселить. Рассказываю, как здорово ей будет во Франции. Рассказываю, какие там замечательные куклы, о том, как наша прекрасная тетушка Дезире будет за ней присматривать, о том, как красив ее жених, как он умен и образован, как благороден и богат. Рассказываю, как я ей завидую (увы, это правда!).

Но Манет только плачет — лихорадка. Бывают вечера, когда я очень боюсь, что она умрет, как Катрин, уйдет в одночасье, останется только обмякшее тело на смятой простыне — ни дать ни взять тряпичная кукла.

23 июня, девять часов пополудни

Вчера из Сент-Люсии вернулся папа, и сразу же у них с мамой началась ссора. Я слышала, как мама сказала:

— Но Манет никогда и не хотела ехать! Это ты ее надоумил.

Мама стала кричать, что отец не может забрать у нее Манет, по крайней мере сейчас, когда со времени смерти Катрин прошло так мало времени.

— Вы, креолки, совсем дурные: и вы, и ваши дети! — закричал папа.

Хлопнула дверь, и я почувствовала, как вздрогнула стена.

24 июня

Отец смягчился. Он написал тетушке Дезире, что не сможет привезти к ней Манет, которая слишком больна, чтобы пуститься в путь. Но нельзя ли вместо нее привезти меня? Отец объяснил, что я вовсе не такая уж взрослая, хотя физически вполне развита.

— Понимаешь, Роза, это может им не понравиться, — сказал мне отец, запечатывая письмо воском. — В конце концов, тебе уже пятнадцать.

— Когда ты узнаешь, понравится им или нет?

— Письмо будет идти несколько месяцев, да и война с… — умолк он, вычисляя. — Через пять месяцев?

Я даже охнула. Пять месяцев ожидания! Мне надо знать сейчас же!

МОЯ ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Воскресенье, 19 июля 1778 года

Говорят, в городе появилась новая семья, женщина с сыном. Я видела их в церкви после мессы. Сын хорош собой, на вид ему около шестнадцати лет, так мне кажется. Он смотрел на троих деревенских ребят, ловивших заползшего под скамью скорпиона, и вертел в руках кортик. Его глаз я не видела, их скрывала длинная темная челка. Льняная одежда и кожаные штаны у него все в заплатах.

— Беке-гуйав,[8] — еле слышно сказала мама, выталкивая меня за дверь церкви, — бродяги!

25 июля

Сегодня мама позволила нам с Мими и Сильвестром поехать на рынок.

— Но только после того, как сделаешь все, что надо по хозяйству, — сказала она.

Мы отправились в город в тележке, запряженной бычком.

В городке было многолюдно. Признаюсь, я надеялась увидеть этого парня, но попадались одни только моряки: они приходят из Форт-Ройяла на петушиные бои. Я смотрела в землю, как учили монахини.

Возле причала мы купили у рыбака со светлыми кудрями скумбрию и трех коралловых рыб. Пока мы рассматривали его улов, он не сводил с меня глаз. Затем сказал что-то Сильвестру и засмеялся так, что я покраснела.