Страсти и скорби Жозефины Богарне

«Мадам Каролина сказала Луи, что он не должен позволять 1-му консулу отбератъ у него сына. Ана сказала, что старуха хочет, чтобы 1-ый консул лишил весь клан наслецтва. Ана сказала, что ему придеца кланяца своему сыну. Ана сказала, что по слухам 1-ый консул — отец его ребенка. Ана сказала, если 1-ый консул хочет сына, ему надо развистисъ со старухой».

23 апреля, что-то около девяти часов вечера

Сегодня вечером Бонапарт сообщил, что Законодательное собрание проголосовало за передачу по наследству титула первого консула.

— Меньше чем через месяц будет принят закон. Тогда все должно измениться.

— Опять? — В этой стране постоянно что-то меняется.

— У нас будет настоящий двор, больше слуг… — Я вздохнула. У нас их и так уже гораздо больше, чем требуется. — Новые ритуалы, другая одежда.

— Ливреи, вы имеете в виду?

— Вы этим займетесь?

— Да, король Бонапарт, — улыбнулась я, прикидывая, когда лучше сообщить ему, во сколько обойдутся новые ливреи.

— Нет, ни в коем случае не «король».

— Вот как?

Это вселяет надежду.

— Титул «король» напоминает народу о Бурбонах. Мой же должен говорить об экспансии и вызывать ассоциации с Античностью. Слово «император» — это некий отсыл к Римской империи и правлению Карла Великого. В нем есть масштаб, есть величие, что мне и нравится.

— Вы это серьезно?

Император?

Бонапарт лишь улыбнулся при виде моей растерянности.

— «Император Наполеон», — подтвердил он, театрально взмахнув рукой. Другая была заложена за лацкан камзола.

Без сорока минут полночь

Йейета, Роза, мадемуазель Ташер, гражданка Богарне, мадам Бонапарт… императрица.

«Боже мой! Это лишь титул, которого требует этикет, — говорю я себе, — официально он не дает мне никакого особого положения».

26 апреля, ближе к вечеру

Долго общалась с мадам Кампан, которая согласилась помочь в организации нашего «двора». Это для меня большое облегчение.

— Нужно, чтобы вам служили аристократы, — заметила она, просматривая списки тех, кого я хотела пригласить на службу. — Представители самых старинных родов Франции.

То есть тех, что оставили свой след в истории: Шеврез, Монморанси, Мортемар… Одни лишь фамилии ввергают меня в трепет.

— Мадам Кампан, представители этих семей не снизойдут даже до разговора со мной. Как они могут мне служить?

— Дворянские дети воспитаны так, что и сами кланяются, и принимают поклоны. Они понимают всю силу почтения. Это солдатская жена не захочет склонить головы, опасаясь, что ее примут за горничную. Ну а графиня де Ларошфуко? — сказала мадам Кампан, щелкнув пальцем по листу бумаги. — Она произведет впечатление. Остальные будут ей подражать.

Несомненно. Фамилия Ларошфуко — одна из старейших и наиболее почитаемых.

— Ваша кузина, не так ли?

— Скорее, дальняя родственница, — сказала я. — В последний раз мы с ней встречались в Пломбьере, когда я была там. Шастули де Ларошфуко умеет меня рассмешить. Горбунья с незапоминающейся внешностью, она тем не менее смотрит на жизнь с юмором.

— Было бы большой удачей убедить Ларошфуко служить у вас главной фрейлиной. Это одна из наиболее важных должностей при дворе. Она будет заведовать вашим штатом, расписанием, бюджетом и бухгалтерией. Всякий, желающий посетить вас, должен будет сначала обратиться к ней. Такая должность может ее заинтересовать.

— Однако я очень сомневаюсь, что она даст согласие…

Шастули любит меня, но горячо осуждает Бонапарта. Говорят, она называет его не иначе как «этот выскочка-корсиканец».

— Но может и согласиться. Говорят, ее семья сильно нуждается.

4 мая, солнечный день!

За триста тысяч франков, выплаченных единовременно, ежегодную плату в восемьдесят тысяч (с гарантированным повышением каждый год) и государственную должность для мужа графиня Шастули де Ларошфуко согласилась стать моей фрейлиной.

— Ха! — воскликнула она. — Когда приступать к обязанностям? В следующем месяце? Чудесно! Кто сказал, что у аристократов есть принципы? Покажите мне золото, и я — ваша, готова служить хоть дьяволу. Но вы, конечно, не дьявол. — Она потянула меня за локоть, чтобы я нагнулась и она смогла поцеловать меня в щеку. — Ха! Видите, ваше величество? Все кланяются горбунье.

Неужели она действительно так меня назвала?

6 мая

Бонапарт настаивает: как только будет официально провозглашена империя и он станет императором, а я — императрицей, все, что мы делаем и говорим, как передвигаемся и во что облачаемся, — все должно соответствовать королевским традициям.