Страсти и скорби Жозефины Богарне

— Жозефина! — вскочил на ноги мой захваченный врасплох муж. Какое-то мгновение мне казалось, что Бонапарт рад мне, но выражение его лица быстро изменилось, обретя суровость. — Через четверть часа у меня встреча с Талейраном.

— Я на минутку, но потом могу вернуться, — предложила я. — Как пожелаете.

Он помолчал, потом жестом пригласил меня войти, опустился в кресло и обмяк в нем.

— Что вам угодно?

— Я хочу… — Чего же я хотела? Чтобы Бонапарт принял мою сторону, чтобы ко мне вернулся муж, мой «духовный друг». Я хотела получить назад нашу спокойную жизнь, поездки верхом по парку, прогулки в саду ранним утром, мгновения нежности. — Хочу, чтобы между нами был мир, — вымолвила я наконец.

— Я не вижу для этого возможности.

— Вы неправильно меня поняли, Бонапарт. Вы полагаете, что мною двигала ревность. Но нет, не только она. То, что вы называете невинным флиртом, вредит вашей репутации в народе.

— Вы шпионите за мной в политических интересах? Жозефина, вы не умеете лгать.

Он прав. Я лгала ему, как и себе.

— Признаю, что предпочитаю верность, Бонапарт, но полагаю, что смогу прожить и без нее, если уж так необходимо. До тех пор, пока вы меня любите.

— Я действительно люблю вас, — с горечью сказал он. — Та женщина ничего для меня не значит. Это просто развлечение!

— И тем не менее вы были предельно резки со мной.

— Потому что вы желаете управлять мною, а я этого не позволю!

— В таком случае я вижу решение. Я не буду возражать, а вы не будете со мной резки, — сказала я, протягивая ему ладони.

— И я смогу поступать, как мне будет угодно?

— С моим благословением, — солгала я.

9 ноября

«Севодня вечером княгиня Каролина сказала князю Жозефу, что император дурак. Ана говорит, император должен развистись со старухой. Ана и князь Жозеф будут говорить с ним завтра вечером в 8 часов».

10 ноября

— Добрый вечер, дорогая сестра. — Жозеф расцеловал меня в обе щеки. — Сегодня вы особенно хорошо выглядите. Не так ли, Каролина?

— В самом деле, — ответила та. — Это платье, должно быть, стоит миллион франков.

— Спасибо. — Мы все лгали, улыбаясь, как выражается Бонапарт, «от самых зубов». — Вы очень добры.

Как бешеная лисица.

— Я так понимаю, у вас на восемь часов назначена встреча с императором? — сказала я, взглянув на часы.

В тот же день, незадолго до полуночи

Бонапарт в ярости сорвал с себя сюртук.

— Что случилось? — спросила я, помогая ему снять камзол.

— Вы знаете, почему Жозеф не желает вашей коронации? Она не в его интересах, но эти интересы не имеют ничего общего с благом империи!

— Не понимаю.

Меня собираются короновать? Я думала, они добивались встречи, чтобы подтолкнуть Бонапарта к разводу.

— Когда вас коронуют, дети Луи займут более высокое положение, чем дети Жозефа. Ну же! — заворчал он, пытаясь надеть ночную рубашку. Наконец его голова показалась из ворота.

— Хотите узнать простой способ сделать из меня тирана? — Он отбросил полог кровати с такой яростью, что одна завязка оборвалась. — Для этого мне достаточно пообщаться с моей семьей. Любому из Бонапартов стоит просто заговорить, и я становлюсь чудовищем. Боже правый! Вас коронуют как ни в чем не бывало, даже если для этого потребуется двести тысяч солдат.

— Вы это серьезно?

— Разумеется. Я всегда серьезен.

От охватившего меня волнения я не могла вздохнуть.

— Не знаю, удачная ли это мысль. — Коронация даст мне более высокий статус. Значит, у меня будет еще больше придворных, еще больше врагов. — Разве так делается? Никогда не слышала о коронации женщин.

— Мы сделаем это им назло!

— Бонапарт, это недостаточная причина, — сказала я с улыбкой.

— Вы правы, шутить не стоит. Однако я совершенно серьезен: я короную вас. Вы вышли за меня замуж, когда я был никем. Я хочу, чтобы вы всегда были рядом со мной, — потянул он меня к кровати, взяв за руку.

— Бонапарт, мне надо подумать.

— Вы отвергнете корону?

С легкостью!

— Мне надо подумать об этом…

И поговорить с детьми.

11 ноября, поздний вечер

— Ох, мне страшно, мам. — Гортензия прижала ладони к щекам.

— Это папа предложил? — спросил Эжен. — Что это будет значить? Ты и так уже императрица. Что изменит коронация?

— Насколько я понимаю, так я стану символом империи, и, куда бы я ни поехала, что бы ни делала, мне будет оказано уважение, положенное короне.

Гортензия воздела глаза к небу:

— Семейству Бонапартов это не понравится.

— Потому что укрепит твои позиции, — рассудил Эжен, — и окончательно привяжет меня к Бонапарту.

— Откровенно говоря, это единственное соображение в пользу коронации, — сказала я.

12 ноября, половина десятого утра

Сегодня рано вошла в кабинет к Бонапарту. Он сидел за большим письменным столом, заложенным планами, эскизами и приказами, связанными с коронацией.

— Я решила принять ваше предложение, — сообщила я.

— Какое предложение?

Неужели передумал?