Страсти и скорби Жозефины Богарне

— Пожалуйста, ваше величество, позвольте мне уйти! — испугалась Клари. — Его величество будет гневаться, решив, что вы открылись мне. Будет лучше, если он найдет вас в одиночестве.

Я села к туалетному столику, бездумно перебирая безделушки. Надела жемчужное украшение для волос, потом сняла. Этими острыми углами легко оцарапаться.

Вскоре дверь распахнулась. Вошел Бонапарт — босой, в одних чулках. Он вошел в комнату, фыркая, как бык, который вот-вот бросится вперед, опустив рога.

— Как вы смеете шпионить за мной? — вскричал он. — Я этого не потерплю!

Мне больно вспоминать это, ибо я вся сжалась, как зверек. Сжалась, но глаза оставались сухими. Муж крушил все, что мог, швырял бутылки и драгоценности в зеркало (осколки повсюду), отломал ножку у туалетного стула, разорвал кружевной полог над кроватью.

— Съезжайте отсюда немедленно! — Бонапарт расчихался от заполнившего комнату запаха жасмина. — Детали разводного процесса обсудим на следующей неделе, — сказал он, прижимая носовой платок к носу и рту.

Дверь за ним захлопнулась.

Пол был усеян осколками. Часы пробили восемь раз. Только восемь? Я встала, осторожно ступая, подошла к шнуру колокольчика и позвонила. К двери подошла горничная.

— Пожалуйста, передайте мадам Клари, что я хочу говорить с ней, — произнесла я на удивление спокойно. — По-моему, она в Желтом салоне.

Разинув рот от изумления, девушка долго озирала пол. Потом, подавив нервный смешок, заспешила по коридору.

Клари застала меня у туалетного столика, где я всматривалась в свое отражение в кривом осколке зеркала.

— О, ваше величество! — воскликнула она в ужасе от того, что стало с моей комнатой. — Вы целы?

— Да, — апатично отозвалась я. — Вы едете в Париж сегодня вечером?

— Наша карета прибудет к девяти, — сказала она, склоняясь, чтобы поднять два разбитых хрустальных графина. — Ох-ох! Может быть, мне остаться?

— Этим займутся другие. Мне бы хотелось, чтобы в Париже вы заехали к моему сыну и передали ему…

Я надолго задумалась, подперев подбородок рукой.

— Скажите, что у нас с императором произошла… размолвка, — наконец закончила я. — Скажите, император потребовал развода.

Тут я все-таки расплакалась.

— Мама! — позвал меня Эжен, стоявший в дверях спальни. Свет принесенного им фонаря делал его похожим на ангела. Конечно, мой сын всегда был для меня ангелом. — Ты не спишь? — тихо спросил он, оглядывая комнату.

Осколки стекла успели вымести, полог у кровати и зеркало заменили, но и после этого Эжен, видимо, заметил: что-то здесь изменилось.

— Войди, — попросила я, надевая ночной жакет. — Я просто лежала здесь…

Чертыхаясь, молясь, раскаиваясь…

— Ты знаешь, что случилось? Говорил с Бонапартом?

Мой сын кивнул и поставил фонарь на столик рядом с кроватью.

— Он сильно огорчен, — сообщил Эжен, опускаясь на табурет.

О многом ли поведал ему Бонапарт?

— Он подтвердил, что желает развода? — Голос отказывался мне повиноваться. — Сказал, что я застала его с женщиной?

И главное — знает ли Эжен, с кем именно я застала Бонапарта?

Сын с безразличным видом кивнул.

«Хорошо, — подумала я. — Значит, об Адель Дюшатель он не знает».

— Я сказал папе, что буду сопровождать тебя в изгнании…

Меня что же, вышлют?

— Даже если это означает возвращение с тобой на Мартинику, — улыбнулся он.

Эжен так меня любит!

4 ноября, почти полдень, я только встала

— Полагаю, ты уже слышала новость? — спросила я Мими, когда та подала мне чашку шоколада. Руки у меня дрожали, я старалась не разлить.

— Гонтье и Агата все мне рассказали, — округлила Мими глаза и подсунула записку мне под подушку.

«Севодня вечером княгиня Каролина сказала мужу, что все вышло по ее. Император делил ложе с девушкой, и ривнивая старуха застала его голышом. Теперь император разведется со старухой, тогда ани получат всё».

Стремясь успокоить, Мими дала мне отвар цветков апельсина.

— Я же тебе говорила: это ведьма, — сказала она.

6 ноября, семь часов пополудни

Тереза была потрясена, но сделала мне выговор.

— Что вы наделали? — в волнении воскликнула она. — Вы их застали… намеренно? Вы с ума сошли? После всего, что вам говорили я и ваша дорогая покойная тетушка Дезире? Разве вы не обещали на ее смертном одре «ослепнуть»? Знаю-знаю, трудно не заметить, когда это происходит прямо под носом, но куда еще деваться императору? Он же не может слоняться по улицам, как простая солдатня. Вы сами его спровоцировали! Ох, простите, виновата… Жестоко разглагольствовать об ошибках, когда вы в такой печали, но поверьте, моя дорогая, развод вам совсем не нужен. Эта процедура — сущий ад!

7 ноября

Я постучала в дверь кабинета. Было еще рано, но я знала, что Бонапарт работает.

— Войдите.

«Мужайся!» — сказала я себе и толкнула дверь.