Страсти по адмиралу Кетлинскому

Из воспоминаний инженер-механика крейсера «Аскольд» В.Л. Бжезинского: «Многие матросы хорошо анализировали обвинительное заключение, составленное Найденовым, которое основывалось на предположении, что связь со злоумышленниками на берегу поддерживал комендор Андреев, а само наличие подкупа основывалось на словах пьяного матроса Ляпкова о том, что ему кто-то предлагал 25 000 рублей или франков. Однако суд этих лиц не признал виновными, также были оправданы Бессонов, Терлеев и Сафонов. Наши «юристы» очень толково доказывали, что суд, оправдав этих лиц, доказал невиновность остальных, т.к. четверо, вырванные из схемы Найденова, сводили к нулю всю паутину обвинения. Наиболее убедительными были доводы близких друзей расстрелянных, которые многие годы совместно работали и жили с ними. Так, например, против Бешенцева были показания заведующего судовой лавкой Калиновского, показывающего, что Бешенцев за некоторое время до взрыва купил у него фитиль для зажигалки длинной более 2 метров и якобы за истекшее время он не мог использовать его в полном размере. Это было тяжкое обвинение, ибо такой шнур мог быть применен для поджога патрона. Заявление Бешенцева о том, что часть шнура он передал команде, отправленной с первым этапом в Архангельск, не было признано судом, т.к. кондуктор, сопровождавший партию в пределах французской территории, заявил, что он не видел, чтобы кто-либо им пользовался. Возвратившиеся после революции из ссылки матросы, не зная показаний на суде, рассказывали, о подарке Бешенцева, опровергая тем самым единственный изобличающий материал против Бешенцева Многие из приведенных выше данных носят несерьезный характер, как, например, изречения пьяного Бирюкова, который не помнил, что говорил. Однако этот материал был единственным, который оказался достаточным, чтобы расстрелять человека. Оставалось еще одно «веское» показание, послужившее обоснованием приговора суда в отношении Захарова и Шестакова. Это показание Ливийского — штрафника, прислуживающего кондукторам, которого незадолго до взрыва Захаров изобличил в воровстве и выдал его команде. Последняя расправилась с ним своим судом, после которого Ливийский лежал в лазарете. Его показание, подкрепленное матросом Редикюльцевым, позволило следствию установить, что дневальные Захаров и Шестаков во время взрыва отсиживались в наиболее безопасном месте, уйдя со своих постов. Формулировки показаний Ливийского и Редикюльцева сохранились и ни в коем случае не являются изобличающими. Слова Ливийского приводились ранее, а Редикюльцев заявил, что около 3 часов ночи он был в гальюне и видел там матросов с повязками дневальных, причем свидетель отказался подтвердить, что это были обвиняемые. На крейсере насчитывалось около 30 матросов с повязками, отсюда ясна ценность такого показания, которое все же было принято судом как изобличающее Захаров числился хозяином погреба, но фактически ему поручали только подметать его и содержать в чистоте. Действительным хозяином был кондуктор Мухин. Поддельный ключ от двери погреба фигурировал на суде в качестве вещественного доказательства, но его обнаружил Мухин, который, по мнению многих из команды, был автором взрыва и мог вынуть его из кармана, т.к. он первый и один попал в выгородку после пожара, при этом комендор Грузденко добавляет, что старший офицер Быстроумов обратил внимание Мухина, спускавшегося в люк, что в погребе на ящике лежат три ударные трубки. Вот таковы, в основном, показания, данные матросами в их заявлениях после революции. Только Карпов, машинист, один из репрессированных, более развитый, чем большинство команды, по убеждению близкий к эсерам, описал, что машинист Жилкин, который во время взрыва находился на посту часовым у денежного ящика, рассказал ему. После взрыва к нему подошел инженер-механик Петерсен и спросил: «Ты кого видел, кто здесь проходил на корму?» Жилкин ответил, что видел час тому назад его, Бысгроумова и Мухина, тогда Петерсен сказал: «Молчи и никому этого не говори, а то будешь убит!» Жилкина после взрыва несколько раз вызывали к Петерсену и под угрозой револьвера требовали: «Молчи, не болтай, будешь убит!» Жилкин находился под начальством Петерсена, боялся его и проявил слабость, сказав на суде, что слышал слабый звук вроде револьверного выстрела, и ничего к этому не добавил. Однако этот же Жилкин не сознался и после революции, что Карпов объяснял боязнью, т.к. команда могла совершить самосуд над ним; если бы он сказал все, что знал, то мог бы спасти жизнь приговоренных к смерти. Карпов все это изложил в своем заявлении уже после отъезда Жилкина с крейсера по болезни. Таким образом, можно сказать, что доводы команды логически оправдывали обвиненных судом Особой комиссии четырех аскольдовцев, но виновность офицерами вещественно не доказывается».