Страсти по Чернобылю

– А когда он разбирал облученные блочки на первом промышленном реакторе?

– У него было 42 рентгена. Для того времени немного.

– А кто больше всего «нахватал рентген»?

– Многие. Гладышев, Никифоров, Музруков. Ну и Славский, конечно. Те, кто руководил тогда в Челябинске-40. Они были очень небрежными в одежде, в аварийных ситуациях. И, конечно же, неуправляемыми. Никого не слушались, да и нас, медиков, не жаловали. Особенно нами пренебрегали оружейники.

– В 6-й клинике я навещал Главных конструкторов, того же Верниковского, Литвинова… Разве они попадали не к вам?

– Нет, они не в наши отделения, где занимались ионизирующими излучениями, а в профилированные – терапию, кардиологию. Чаще всего по поводу инфарктов, инсультов, гипертонии и язвы желудка. И даже здесь старались с нами не общаться. Ну а свои медсанчасти они игнорировали полностью.

– Как вы считаете, почему это происходило?

– Жизнь у таких людей была очень трудная, и они не желали ее усложнять. Тем более что работы шли на основных и местных полигонах. Мы могли ввести какие-то ограничения, а этого они допустить не могли.

– А заставить их нельзя было?

– Разве они послушаются?! Кстати, примеры подавали тот же Берия или Бурназян. После взрыва они отправились в эпицентр, там вышли из машин. За ними поехали и другие руководители Атомного проекта.

– Неужели у вас не было пациентов с полигона?

– Были. Первыми – кинооператоры и солдаты, которые их сопровождали. Они боялись, что пленка засветится, и ринулись в опасную зону. Все восемь получили довольно большие дозы. Они лечились у нас. Один из кинооператоров жив до сих пор, периодически у нас появляется.

– Я знал всех, это были прекрасные документалисты. Они оставили для истории съемки с первых испытаний ядерного оружия и первых запусков наших ракет. Они работали как в Семипалатинске, так и на Байконуре.

– Они прожили разные и долгие жизни. Лишь один из них начал сильно пить. И из-за алкоголя быстро ушел… Он не выдержал психологического стресса, и это можно понять. С аналогичной ситуацией мы столкнулись после Чернобыля.

– О нем чуть позже… Знаю, что Игорь Васильевич был вашим пациентом. Вы видели его в необычных ситуациях. Что вы о нем думаете?

– Ярчайшая, обаятельная фигура. Думаю, что трудно найти человека, в котором соединялась бы яркая профессиональная ориентация и человеческое обаяние и смелость.

– Это такие разные черты характера!

– Но это так! Во-первых, он должен был объяснять суть явлений, просить чрезвычайные ассигнования и принимать решения, не имея предшествующего опыта и надежного обоснования. Тут необходимо и личное обаяние, и огромное доверие от руководства страны. То есть это был человек необыкновенно популярный и чрезвычайно ответственный. Это с одной стороны. А с другой – чувство внутренней свободы, позволявшее ему организовывать работу в коллективе в условиях жесточайшего режима на высокодемократической основе. Он мог собрать разных людей с разными убеждениями, с разными характерами, не всегда ладившими между собой. Он был стержнем и достигал невероятно хороших результатов. Все находились под его влиянием. Он мог уговорить на что угодно.

– Об этом мне рассказывали многие…