Страсти по Фоме - книга 2

— Что это такое — Черта? Можно поподробнее?.. — Ефим отбросил фломастер, которым рисовал график и прошелся до окна. — И самое главное! Не описан механизм проникновения за неё, эту твою… Последнюю Черту — главный твой бзик! Поэтому я не могу понять, что же тебя цепляет так сильно в твоем бреде? Твои переходы, на самом деле, это все то же вываливание в бред и пока мы не разберемся с этим, трудно рассчитывать на полное выздоровление.

— Ты же сказал, что я здоров?

— Не цепляйся к словам, я не спорю, ты здоров, но рецидив, к сожалению, возможен. Ты же сумасшедший! Орешь, поешь или вдруг молчишь! С этим мы ничего не можем поделать, пока не поймем механизм — замок, как ты говоришь, с помощью которого ты, якобы, проникаешь к этому своему… Говоруну говорящему что-то!.. Трудно вывести тебя из этого состояния окончательно, не представляя этого механизма, как представляешь себе его ты. А ты, начиная описывать этот процесс, скатываешься на общие фразы. Пропиши его подробно, в каждой детали и мы зацепимся, поймем, откуда у этого бреда ноги торчат! Но только вместе, ты помогаешь мне, а я — тебе. И всё!.. Мы справимся, если вместе, уверяю тебя. Еще пару маленьких укольчиков для профилактики… и ты напишешь, хорошо?.. Хорошо?.. Ну что ты молчишь? Да брось ты эти скрепки!..

Ночью Фома невероятным усилием воли заставил себя выйти из транса, в который его ввел “укольчик” Ефима. Это можно было сделать, только сконцентрировавшись на чем-нибудь. А чтобы сконцентрироваться на чем-то, нужно было хотя бы, вспомнить об этом — о том, что нужно сконцентрироваться. А как вспомнишь, если все время плаваешь в сладкой тине блаженства или беспамятства и ничего больше не хочешь?.. Помогла, как ни странно, книга. Она выплыла из глубин сознания — черная, блестящая, и качаясь на волнах того же блаженства, ударила в бровь острым углом…

Боль ослепила его, он спасительно зацепился за её огненную дугу и вынырнул из небытия, вернул себе действительность. Книга лежала на груди, она упала с тумбочки от тряски соседа, опять ожесточенно мастурбирующего под одеялом. Кто это, пытался вспомнить он. Вован?.. Кто бы это ни был, спасибо его неукротимому либидо. И такова была мощь этого действа, что Фома, окончательно выплыл. Да здравствует мастурбация! И ее Эдисон — Онан!

В результате его трясло, тошнило, и все тело обволакивал липкий пот, но он смог встать. Видимо, укольчик был действительно «мал». Осторожно, чтобы не вспугнуть оргазм мастурбанта, Фома встал и оделся. Под одеялом уже стонали. «Может, там еще кто?.. Гейки, лейки?» — вспомнил он ефимовские фимиазмы. Но надо было спешить. Дверь он открыл с помощью двух скрепок, которые стащил из кабинета Ефима и спрятал, едва войдя в свою палату, над притолокой. Прежде чем зайти в помещение, он будто нечаянно лягнул Петровича и пока тот открывал дверь снова, Фома баскетбольным крюком вонзил скрепки в щель дверной рамы.

Его коллеги, сумасшедшие, ничего не поняли, занятые своими делами, а санитар, тут же ворвавшись в палату, обстоятельно его обыскал. Унизительность этой процедуры Фома переживал после каждого выхода, это была обязательная формальность, тщательность и жестокость которой зависела от санитаров. Петрович грубо и бесцеремонно надругался над Фомой, причем в этот раз особенно жестоко и обстоятельно, за пинок. Он садистически проверил все отверстия своей резиновой культей, хотя в этом не было необходимости, а потом еще врезал под диафрагму так, что Фома лежал после его ухода еще минут пять, пока смог свободно вздохнуть. “Сука! Ну, сука!” — беззвучно плакал он, елозя мокрой щекой по полу и ощущая в слезах горький привкус лекарств, которыми его пичкали.

В палате хохотали…

Открыв дверь, Фома осторожно выглянул. Мутно освещенный одной дежурной лампой коридорчик был пуст, тих и казался длинен, как дорога никуда. Куда идти, он знал только приблизительно, но был уверен, что непременно выберется и из этого лабиринта. Дверь, ведущую из коридора на лестничную площадку, он отпер еще быстрее и всего одной скрепкой, наловчился. Открывая ее, он уловил сигаретный дым. Мелькнул огонек в темноте.

— Смелее!..

Из темноты вышел Ефим, сзади маячил Петрович. Вспыхнул свет.

— Куда собрался, странник? — спросил Ефим, пока Петрович, зверски выворачивая руки, отбирал скрепку, хотя Фомин не сопротивлялся от неожиданности, да и от бесполезности, руки Петровича зажимали, как верстаки.

— Господи, как ты предсказуем, Фома! — вздохнул Ефим, критически осмотрев его после обыска. — Ну и что теперь? Опять дыра зовет? Или замок?.. Замки ты, кстати, мастерски!.. Неужели скрепочкой? Мастер, мастер!.. Ну ладно, ты видно не успокоишься. Пойдем, кое-что покажу… Петрович, седьмую открой!