— Систему еще надо найти, это не так просто. Здесь им повезло, довольно явно все было, — сказал Доктор. — На них работает время, процесс-то идет и чем дальше, тем обвальнее…
Вошел лакей, который теперь постоянно сопровождал графа, куда бы тот ни пошел, и доложил, что «курьер государственного советника сэра Торобела Меркина интересуется у графа может ли его сиятельство принять его превосходительство примерно через час по состоянию здоровья графа и что передать если нет и когда тогда».
Его сиятельство важно кивнул, лакей довольный вышел.
— Ты что-нибудь понял? — рассмеялся Фома. — Если нет, то кто тогда?
— Кстати, — сказал Доктор. — А как ты узнал, что это я поднял твой замок?
— Сати. Он сказал, что ты иерарх. Поздравляю. Можешь представить мою радость…
Доктор выдул огромное кольцо, всем своим видом показывая, что представляет. Ну что сделать с этим оборотнем?.. Только накормить завтраком перед обедом. Они перешли в покои графа.
Мартин-младший даже не скрывал, что крупно обеспокоен. Он влетел в комнаты, сметя лакея: «мне нужно!..» — и захлопнул, с треском, дверь.
— Что случилось, Марти? — удивился Фома, впервые увидев младшего церемониймейстера в таком возбужденном состоянии духа.
— Что-что?! — Бегал тот по комнате, заглядывая по своей привычке во все углы и довольно невежливо не замечая сэра Джулиуса.
— Мобилизация! — подделился он, наконец, так и не найдя ничего стоящего внимания в комнатах графа. — Все пропало! Я иду на фронт!..
Он схватился за голову.
— Ты же церемониймейстер, важная шишка!
— Да этот старый пердун заявил, что прекрасно справится и один, а стране, мол, нужны молодые здоровые воины! Каково, а?.. Это я-то молодой, здоровый?!
Мартин недоуменно посмотрел на них, требуя немедленного опровержения такого опасного для его жизни заключения. Странствующие рыцари переглянулись: если вопрос к ним, то вряд ли их ответ устроит церемониймейстера. Мартин заметил это сомнение.
— Да на мне места живого нет! Грудь пробита третьего дня, в прошлом году ногу подвернул, хромаю, и вообще, понос, парез и энурез!..
Было видно, что Марти спешно нахватался медицинских терминов в черных книжках Фарона, готовясь к схватке с докторами, поэтому считал парез разновидностью недержания, возможно, речи.
— Да, с такими болезнями тебе только поля удобрять!
— А я про что? — вскинулся Мартин. — Пусть бы послали на картошку, я согласен их удобрять! Но не поля сражения! Да я до них не доживу! Меня свои же убьют за утонченность перистальтики! Я же нервный!
— Так ты говорил, что у тебя мама? — напомнил Фома.
— Да говорил! — махнул рукой Марти с безнадегой, на какую способны только призывники и приговоренные к казни. — Только эта старая калоша сама влюбилась, вместо того, чтобы, наоборот! И теперь на этой почве свихнулась! Иди, говорит, сынок, спасай отечество! Я говорю, мама, ты чё, гормонально поехала? Чё спасать-то?.. Самим спасаться надо, раз отечество в опасности! Ведь правильно?.. Я же не виноват, что ему плохо?!
Он обратился за подтверждением к Фоме и сэру Джулиусу.
— Ему? — не понял Фома.
— Да отечеству вашему! Кстати, именно ваша, я извиняюсь, Иеломойя… — Мартин скорчил гримасу, показывая, как он относится к вотчине Фомы. — Самый жирный кусок в этой драке! И вонючий!
— Так, выходит, я виноват?!
— Да не! — нетерпеливо махнул рукой Мартин. — Просто все как-то не вовремя, наперекосяк, я еще не успел стать главным церемониймейстером и на тебе — вы, потом — война! Вообще, как вы думаете, ваше сиятельство, как специалист — это надолго?
— Да, — подтвердил Фома. — Война будет долгой и страшной, и главное, кровопролитной! Более того, первыми погибают, как правило, ни в чем не повинные новобранцы. Даже странно! Вы не могли бы объяснить, в чем тут дело, сэр Джулиус?
— Сэр Джулиус, кстати! — представил он Доктора. — Главный специалист по невинным трупам в начале войны.
Доктор ответил, холодно, как уже из могилы:
— Могу… это закон эволюции: выживает сильнейший, погибает слабейший.
— В первом же бою! — сокрушался Фома. — Цвет нации!
— И даже раньше. От той же диареи, — добавил Доктор.
— Чего?.. — Мартин хорошел от новостей.
— Это такая фобия окопная, болезнь грязных ногтей. Еще не парез, но уже эксцесс.
— А-а! — понимающе кивнул Мартин, записывая оба словца в антивоенной памяти, и тут же взвился:
— Ну вот, еще и ногти!.. — Он забегал еще быстрее. — А эта старая дура, мать называется! Новые рюши волнуют ее больше! Как думаешь, сынок, — передразнил он, — мне они к лицу? Понравятся моему Упырчику?.. Я говорю, мама, вам уже только смерть к лицу, а вы трусы с воланами покупаете!
— Ты как-то все-таки о матери… — Попробовал урезонить его Фома. — Она ж для тебя старается, сын ты позорный! Вам не говорили разве что-нибудь вроде — чти отца и мать своих?
— Так вот как раз чтил, чтил, а выходит — зря? Родители, блин! Папашу вообще в глаза не видел, срулил куда-то, типа на воздушном шаре с друзьями покататься! Сгинул! Зато — воздухоплаватель, герой! Через него все думают, как бы сынок без подвига не загнулся!.. А теперь и у мамаши голова в другую сторону поехала!..