Страсти по Фоме - книга 2

— Пуленепробиваемые! — с небрежной гордостью сообщил зачем-то Ефим, пробежавшись дробью пальцев по армированному стеклу, и исчез.

Общение с Ефимом сродни представлению иллюзиониста-гипнотизера, в который раз подумала она, никогда не знаешь, когда он скажет «ап!» и где ты при этом окажешься. Может быть, он, действительно, хороший врач?.. Это, во всяком случае, не каждый умеет…

Ефима не было довольно долго. Мария сидела перед стеклянными дверьми, за которыми бил глянцевым отражением солнца паркет длинного коридора. Здесь тишина была полная, но какая-то неестественная. «Изоляция? Или никого нет?.. Мертвый час, как говорили в пионерлагерях? Без буйных?.. Какие же скоты его бьют?» Тишина обволакивала, гипнотизировала, утомляла. Снова: «зачем я здесь? Ему же никто не нужен! Ефим только говорит, а улучшения так и не наступило, ни разу за все время. Да уже и не говорит. Он меня не узнает… но тогда, да и все время, он смотрел на меня, как будто мучительно вспоминал. Что ему мешает? Я же вижу, он меня почти узнаёт. Еще чуть-чуть и… и?..» Все покатилось обратно. «Зачем это? Неужели я не вижу? И что вообще будет, какая жизнь, если он меня вспомнит?..»

Она вздрогнула, словно поймала себя на чем-то постыдном. «Какая жизнь? О чем это я? Я сейчас навещу его и все! Все равно так больше нельзя и это последний раз. Да, — успокоилась она. — Все увижу и станет совершенно ясно!.. Стихи?.. Но это же безумие! Мало ли что может там говорится?»

То, что она увидела повергло ее в отчаяние и только усилием воли она подавила в себе желание уйти сразу. Возможно, все же ушла, если бы не внимательный взгляд Ефима: ну и как вам это нравится? Я же говорил!..

Фома сидел в позе Будды, но тысячи лепестков сияния его лотоса не были видны миру. Даже улыбка не была явлена, только её внутреннее свечение, само же лицо было даже безразлично. И все-таки внимательному взгляду было видно, что ему хорошо и, если уместно это слово, блаженно!.. Он плавно раскачивался в постели, в амплитуде огромного маятника «бодхи» — медленно, размеренно, и только что не гукал да не пускал пузыри. Глаза его были полуприкрыты. Казалось, он ничего не слышал, кроме этой симфонии блаженства, и огромная рубашка нехотя болталась развязанными рукавами, как уставший дирижер или огородное пугало.

— Если что, Петрович за дверями, — шепнул Ефим, усаживая ее возле постели.

— Что — если что? — не поняла Мария.

— Ну… мало ли, — отвел глаза Ефим. — Что-нибудь странное.

— Я вас не понимаю… — Ей надоела его вечная манера недоговаривать, намекать, экивочить, пусть выговорится, в конце концов!

— Я просто предупреждаю, — улыбнулся Ефим, делая ударение на «просто», и еще раз напомнил, что, возможно, Фомин не будет ни на что реагировать и ей вряд ли удасться перемолвиться с ним хотя бы словом.

— Я думаю, пяти, ну, десяти минут вам хватит, — посмотрел он на часы.

Дверь тихонько щелкнула замком.

— Здравствуй, — сказала Мария, и не узнала своего голоса.

Тишина — она, казалось, прокралась за ней из приемной и тихих коридоров, и теперь звенела из всех углов пустой неуютной комнаты, нарастая.

— Ты меня слышишь? — спросила она, справившись с первым волнением.

Фома, не переставая, раскачивался. Неудержимая, внутренняя улыбка сияла на его лице. Мария почувствовала себя странно. Нельзя сказать, что с Ефимом она чувствовала себя скованно и несвободно, но с ним она ощущала элемент навязывания воли — слабый, завуалированный, подспудный, но он был. Она это ясно поняла только сейчас, потому что ощутила полную свободу. Вдруг. Все было исполнено легкости и гостеприимства. Уже всё было исполнено, ничего больше делать не надо. Хочешь говорить — говори, не хочешь — молчи. Расслабься, успокойся, ты в любом случае абсолютно желанна здесь, потому что…

И она с неожиданной легкостью приняла этот тон, бездумно отдалась этому приглашению и вдруг с удивлением обнаружила, что говорит, давно говорит.

— Жаль… потому что я очень хотела бы знать, куда ты исчез, что это за история с аварией и почему ты, черт возьми, ничего не сказал мне? Ты пропал, как вчерашний день. Следом за тобой попропадали все твои друзья!.. Словно сговорились! Обмен, разъезд, встречная покупка… я теперь понимаю, что это такое — встречная покупка! Научили, спасибо. И никто из них даже не позвонил! Впрочем, это конечно их дело, но ты? Как ты мог так поступить со мной?

Она чувствовала, как разматывается ниточка плотно смотанного клубка под горлом, как будто кто-то тянет за нее и говорила, говорила…

Казалось, прошла вечность — и не прошло секунды.

— Ну что ты молчишь? Я же знаю, что ты слышишь меня. Ты никогда не мог меня обмануть.

Она оглянулась на дверь, словно боясь, что ее могут застать за тем, что она собиралась сделать, как за какой-то непристойностью или глупостью. Ей даже показалось, что она сейчас услышит злорадный смех санитара у дверей. Но нет. Убедившись, что там все тихо, она осторожно накрыла его руку, покойно лежащую на бедре, своей.

— Ты всегда был мальчишкой, придумывающим свои несчастья. Вот, возьми свой листок. Боюсь, что он ввел меня в заблуждение.