Две сшибки ничего нового не принесли, оба рыцаря прощупывали защиту, ломая копья. Но на третий раз Доктор вдруг пришпорил коня и помчался навстречу Дракону гораздо быстрее. Он несся так стремительно, словно и не было двух дней напряженной борьбы. Скорее всего, Дракон не был готов к такому повороту, он еще только тяжело разгонялся и не успел стать одним целым со своим жеребцом, а Доктор уже был кентавром.
Как молния проскочил он мимо противника. Пораженные зрители удара не видели, видели только шлем, взлетевший в небо и рыцаря, рухнувшего наземь. Шлем потом вернулся на землю, но рыцарь больше не встал, глаз его быстро и немного картинно, заплывал кровью. Алое на белом. Параджанов «торжествовал» — самое страшное рядом с красотой.
— Ну, точно Айвенго! — резюмировал Фома.
— Кровь! Кровь! — закричали с трибун.
Вот чего они еще не видели! Какая толпа не хочет видеть кровь или, еще лучше, смерть? Как опасно, но приятно то почти онтологическое чувство животного ужаса, что охватывает тебя при виде чужой смерти. Приятно, потому что не с тобой, опасно — что с тобой это, в принципе, может произойти. Казни и поединки всегда собирают наибольшее количество зрителей, больше может собрать лишь массовая смерть, но об этом толпе приходится только мечтать. Если бы это было возможно, то «шоу» типа «Хиросима», «Дрезден», «Варфоломеевская ночь» побили бы все мыслимые рекорды, в том числе и сборы от «Титаника», успех которого замешан именно на этом кровожадном и нежно таимом чувстве.
Второй день великого Тара-кана закончился красиво, кровью.
30. Концы в воду, пузыри вверх
В замке рыцарям было объявлено о вечернем банкете, а потом слуги развели их по своим апартаментам, поскольку кое-кто уже не мог ходить, пострадав во славу Тара-кана. Впрочем, провожать пришлось почти всех, поскольку провинциалы, Фома в том числе, терялись в хитросплетениях коридоров огромной резиденции Милорда.
Действительно, запутанные переходы, двухэтажные залы с несколькими выходами, неожиданные тупики и лабиринты могли ввести в заблуждение кого угодно. Похоже, все замки создаются для одной цели — блуждать (или, может, блудить, думал Фома, едва поспевая за своим чичероне)…
Проснулся он от сильного голода. Попробовал вызвать обслугу, чтобы узнать насчет банкета, но на звонок сонетки почему-то никто не откликался. Доктора в своей комнате не было. Вообще никого, в какую бы дверь в своем закутке он ни постучался! Поняв, что проспал все на свете и все рыцарские и сервильные силы брошены на банкет, где будут кормить кого угодно, только не его, Фома тепло вспомнил гостеприимные законы Кароссы с её обеденным гонгом.
Пройдя наугад несколько коротких рукавов на какой-то неясный шум, он вскоре увидел двух человек в конце длинного коридора. Вероятнее всего, эти двое направлялись на банкет, предположил он резонно, поскольку сегодня все дороги должны вести именно в этот кулинарный «рим». Поспешив за парочкой, Фома тоже завернул за угол, но те уже заворачивали за следующий. Он еще прибавил шагу и, казалось, уже нагнал возможных попутчиков, даже открыл рот, чтобы поинтересоваться их маршрутом, но они вдруг пропали за очередным поворотом, словно провалились. Ч-черт!..
Через пять минут он понял, что заблудился и попал, со сна, совсем в другую часть замка. Кричать было бесполезно и Фома только чертыхался, попадая в разнообразные тупики и странной архитектуры залы, больше напоминающие зловещий лабиринт, нежели обычные помещения. Уродливые скульптурные изображения каких-то идолов, украшавшие залы и коридоры этой части замка, мрачно и вопрошающе нависали над ним, их щупальца и пасти, казалось, тянулись к нему, требуя мзду за бесцеремонное вторжение на их территорию.
«В следующий раз сразу покупаю карту местности!» — проявил запоздалое благоразумие Фома, но и это лукавое обещание не помогло «встать» на путь истинный, он плутал все более безнадежно. Он это заключил из того, что коридоры стали неожиданно обрывались бассейнами с темной, словно приглашающей, глубиной. Фосфоресцирующая вода казалась живой и студенистой и вместе с тем была странно неподвижной, и он с безотчетной брезгливостью обходил бассейны стороной, но они попадались все чаще и чаще, пока он не сообразил, что кружит на одном месте.
Столкнувшись с водоемом в очередной раз, Фома устало присел перед ним на корточки, отметив мыльную скользкость его каменных бортиков. Вода — и это поражало — лежала ровно и неподвижно, как стекло. И приглашала. Так иногда манит камень или полированное дерево попробовать его на ощупь, почувствовать его гладкость.
Найдя сухое место на парапете бассейна, он не устоял перед этим искушением осязания, но лишь дотронулся до поверхности воды, как тут же отдернул руку. Вода была настолько обжигающей, что он сразу даже не понял, кипяток это или жидкий лед, с пальца, который он опрометчиво погрузил в жидкость, лохмотьями слезала кожа.