Страсти по Митрофану

– Не хочет, Федь. Серьезная девушка, дальше учиться хочет. Пение – только для себя.

– Не знаю… – покачал головой Федор. – Странно как-то все у нас в семье… Другие без голосов поют, а у нас с голосами – и никто петь не хочет.

– Традиция такая… – негромко сказала Лариса. Она обычно этой темы не касалась, но раз сам заговорил муж – ладно.

– Я давно не переживаю, Лара, – улыбнулся Федор, – не надо так осторожничать со мной. Я сто раз уже порадовался, что не стал работать в музыкальном театре. Как посмотрю сейчас на своих однокашников по консерватории…

– Только лет пять как вообще не заговаривал об этом, а так все хорошо, – вздохнула Лариса.

– Просто пять лет думал, прав я был или нет… Слушай, ну мы доедем когда-нибудь сегодня или нет? Вроде рядом, пешком быстрее… Надо было в шесть утра совещание назначать. Цех же ночью работает, и администрация наша как миленькая пусть на ночную смену переходит.

– Ладно, я подумаю, – серьезно кивнула Лариса. – Пешком не очень, стройка везде, не пройти, и потом, как я на каблуках протопаю три километра…

– Да и вообще несерьезно, да, Лар? Хозяева пешком на работу приходят. Или на великах еще можно… Смешно. Как-то оно незаметно так все сложилось… Я иногда просыпаюсь и в первую минуту не помню, что у нас все это есть. Тут проснулся, и мне показалось, что мне сегодня петь надо, я горло пробовать стал – болит не болит, все ли хорошо…

– Федь…

– Нормально. Понял, что не надо ничего пробовать и петь не нужно, – обрадовался. Честно. Вспомнил, что у меня такое богатство, в смысле, что я делаю такое хорошее дело. Что-то я разболтался. Старею, Лар.

– Поговорить с женой искренне – это стареешь? – усмехнулась Лариса.

– Не придирайся. Позвони лучше, готовы ли макеты новых этикеток. Пусть несут, посмотрим. Да?

– Да.

Лариса улыбнулась мужу. Хорошо, что все так. Хорошо и невероятно. Так не бывает, как у них в семье. Ни у кого из подруг так нет. Федор ей не изменяет – она уверена в этом, они практически не расстаются. Федор хороший, порядочный, веселый, здоровый. У них ребенок один, но зато какой – красавица и умница Элька. Чуть заносит ее в последнее время – но это возраст.

Познакомилась Лариса с Федором, когда он уже окончил консерваторию и начал работать в музыкальном театре, сразу получил партию Фигаро – кто из молодых певцов не мечтает спеть? А она только поступила в литературный институт. Сама не знала, что толком хотела – читать хорошую литературу, говорить о ней, писать стихи, рассказы, кем быть – она не понимала. Когда окончила, стало ясно – книги писать она не будет, стихи – разве что для себя. Редактировать чужую прозу ей тяжело. Если бы редактировать Чехова или на худой конец Фитцджеральда, а ведь надо читать такую разную, часто очень несовершенную прозу. А это ей неинтересно. И она пошла работать в школу.

В школе ей понравилось, несмотря на то, что работать она могла только с детьми не старше шестого класса – подростки ее не воспринимали, смеялись, мальчики приставали, ей на вид трудно было дать даже двадцать лет, девочки не слушали. Проработала пару лет, вышла замуж за Федора, родила Эльку, а тут и перемены начались в их жизни.

Федор ушел из театра. Почему, объяснить это было невозможно. Пел главные партии и маялся. Участвовал во всероссийском конкурсе, получил вторую премию – и маялся. Снялся в музыкальном фильме, записал с оркестром диск. И все время хотел чего-то другого.

– Ставить? – спрашивала его тогда Лариса. – Сам хочешь оперы ставить, музыкальные спектакли, мюзиклы, что?

– Не знаю… Нет, наверно. Не пойму.

– Пойти поучиться еще можно, Федя, я возьму учеников подтягивать по русскому, готовить к экзаменам, проживем как-нибудь, родители наши помогут с Элькой…

– Нет, Лара, нет. Не обращай внимания. Голос есть – пою. А там посмотрим.

Друг Федора тогда затеял свое дело – печь хлеб. Лариса отнеслась к этому скептически, друг вечно затевал то одно, то другое и всегда прогорал. А Федор неожиданно серьезно решил вложить свои деньги. Лариса протестовала, как могла. Деньги нужны для записи следующего диска.

– Деньги нужны. А диск мой никому не нужен, – отвечал ей муж.

– А хлеб нужен, Федя? Что, хлеба людям не хватает? У тебя – голос…

– У меня обычный голос. Ты не отличишь его от других. Я вчера тебе поставил запись, ты меня так хвалила…

– А что, ты плохо разве спел эту партию?

– Хорошо, Лара, только это пел не я. У меня неразличимый тембр.

– Федь, ну я не знаю. У тебя творческий кризис. Тебе не хватает денег? Вот поедешь, может быть, в миланскую оперу…

– А может быть, и не поеду. Лара, я устал от постоянного страха. Устал бояться инфекций, шарахаться от любого, кто чихает, устал от режима, устал трястись над своим здоровьем, вообще устал. Хочу другого. Имею право.

– Имеешь, Феденька, конечно… Только если человеку дан талант, им нельзя размениваться.

– У меня просто голос, Лара, никакого особого таланта нет.

– Странно… Всегда все хотят петь, если есть мало-мальский голос.

– И я хотел, Лара. И перехотел. Все, надоело.

– Хочешь деньги зарабатывать?