Страсти по Ницше

Но от лица того уже веяло холодом. И совсем не тем холодом морозной русской зимы, которую когда-то в молодости любил Марк.

И не тем – болезненным, который испытал он, когда ушла жена.

А каким-то новым, жутким, непонятным – холодом истины, к которой он ещё не был готов. Марк долго ещё сидел в оцепенении.

– Я чувствую, что скоро умру, – сказал он, не переставая смотреть в сторону горизонта. Там, на краешке океана, солнце баловалось нежными красками и, как ребёнок, спокойно и умиротворённо погружалось в сон.

– Вы знаете, что такое смерть? – сухо спросил Ницше.

Марк нерешительно взглянул на него:

– Всему приходит своё время, господин Ницше.

– А что это – «время»? Ваши наручные часы или восход и заход солнца, которым вы сейчас так мило любовались?

– Ну, как же? Цветение, увядание, смерть – это и есть время! В мире всё подчиняется этому закону, – с гордой находчивостью обобщил Марк.

– Да… да, – задумчиво произнёс Ницше, глядя куда-то в пространство. – Вот! Смотрите, друг мой, этот длинный путь позади – он тянется целую вечность. А этот длинный путь впереди – другая вечность. Эти пути противоречат один другому, они сталкиваются, и именно здесь, у этих врат, они сходятся вместе. Название врат написано над ними: «Мгновенье». Но если бы кто-нибудь по ним пошёл дальше, дальше и все дальше, думаете ли вы, Марк, что эти два пути противоречили бы себе вечно? Все вещи вечно возвращаются, и мы сами вместе с ними.

Время подобно песочным часам, вечно заново поворачивается, чтобы течь заново и опять становиться пустым. Всё разлучается, всё снова друг друга приветствует; и вечно строится тот же дом бытия. Круг – путь вечности. Само время – есть круг.

Марк вдруг оглянулся вокруг. Набережная была усыпана пёстрой публикой. Гуляющие по мостовой люди передвигались подчёркнуто медленно. Казалось, они наслаждались не столько свежим океанским простором, сколько мыслью о том, что отдыхают.

Марка удивило, что многие из них подозрительно, даже испуганно косятся на него, но никто почему-то не обращает внимания на Ницше.

Тут у него сверкнула страшная мысль (к тому же он вспомнил, как влюблённые соскочили со скамейки, когда он вместе с Ницше приблизился к ним): «Да-да! Его, Марка, принимают за полоумного, разговаривающего с самим собой, и нет никакого Ницше. Просто, находясь в депрессии, видимо он, Марк, материализовал его – как будто вызвал образ этого дьявольского философа своим душевным состоянием; значит, это просто его больное воображение и ничего более?» Марк испугался.

Но тут он опять услышал приятный, бархатный баритон:

– Не обращайте на них внимания, Марк. С их примитивным сознанием они неспособны видеть то, что видите вы. Эти люди заперли сами себя в пространство, где существуют добро и зло, ну там ещё смерть и жизнь и тому подобное… Поэтому они так боятся смерти и постоянно гадят друг другу. А вы не удивляйтесь. Люди, подобные вам, с таким высоким интеллектом, да ещё доведённые до крайней степени отчаяния, начинают мыслить и в других измерениях. Эта публика, – Ницше небрежно обвёл тростью гуляющих по набережной, – протухла в собственных гнилых ценностях, как в закупоренной бочке. Впрочем, – задумался он, как бы рассуждая сам с собой, – однажды этот иудей из Галилеи, Иисус, предложил им пространство – универсальное, где существует лишь одно целомудрие; он хотел им помочь. Но он оказался великим идеалистом. Что они с ним сделали? Нет, я не имею в виду распятие. Что сделали они с его идеей?

Если я что-нибудь понимаю в этом символисте, так это то, что внутренние реальности он принимал как реальности, как истины. А остальное – всё естественное, временное, пространственное, историческое – он понимал лишь как символ, лишь как повод для притчи.

«Царство небесное» есть состояние сердца, а не что-либо, что «выше земли» или приходит «после смерти».

«Царство Божье» не есть что-либо, что можно ожидать. Оно не имеет «вчера» и не имеет «послезавтра», оно не приходит через «тысячу лет» – это есть опыт сердца; оно повсюду, оно нигде…

Этот «благовестник» умер, как жил, как и учил – не для «спасения людей», но чтобы показать, как нужно жить.

Не защищаться, не гневаться, не привлекать к ответственности… Но также не противиться злому, любить его»…

Марк восхищённо смотрел на Ницше. «Может быть, это галлюцинации, – думал он, – а может, он и материален, – это неважно. Но почему он явился именно мне?» Марк внимательно рассматривал, изучал его, хотел убедиться, что тот существует. Ему было как-то неловко дотронуться до него. Вид Ницше внушал глубокое почтение и требовал соответствующих манер поведения, которыми Марк, впрочем, владел в совершенстве. Философ был крепкого сложения, ниже среднего роста, лет пятидесяти пяти, как Марк, именно в этом возрасте Ницше и покинул этот мир сто лет назад.