Страсти по Прометею

Морошкину будто подбросила катапульта. Она прыгнула ко мне и выхватила сценарий. Первую страницу, отпечатанную на машинке Симаковским, она проглотила, как голодающий, не пережевывая. На второй странице она споткнулась.

– Почему от руки?! – взвизгнула Морошкина.

– А от чего нужно? От ноги? – безмятежно пошутил я.

Морошкина первый раз достаточно внимательно посмотрела на меня. Она оглядела меня с головы до ног. Осмотр ее, по-видимому, удовлетворил. Внешне я производил впечатление нормального человека.

– Вы что, первый раз? – уже сочувственно спросила она.

– Угу, – сказал я, краснея. Всегда немного стыдно, когда делаешь что-то в первый раз.

– Пойдемте! – скомандовала Морошкина. – Быстрей!

И мы понеслись куда-то по коридорам студии. Встречавшихся людей мы обходили, как слаломисты обходят палочки с флажками. Жалко, что не было лыжных палок. Два раза я чуть не упал и все-таки умудрился угодить головой в живот какому-то дяде. Как позже выяснилось, народному артисту республики.

Мы примчались в машинописное бюро.

– Девочки! – вскричала Морошкина. – Спасите! Монстр меня съест!

Она раздергала мой сценарий на листочки и сунула его пятерым машинисткам. Машинистки открыли беглый огонь. Через пять минут все было кончено. Морошкина сгребла в кучу перепечатанный в шести экземплярах сценарий, и мы побежали обратно. Без трех минут два мы ворвались к главному редактору. Морошкина бухнула ему на стол пачку листов и застыла в ожидании.

– Это что? – поморщившись, спросил главный. Он был мужчиной средних лет. С бородой. В очках. Толстый и, видимо, уверенный в себе. Одет он был с иголочки.

– Это «Прометей», Валентин Эдуардович, – ласково произнесла Морошкина.

– Даров читал? – спросил главный.

– Нет, – пролепетала Морошкина, бледнея.

– Впредь. Чтобы. Сначала. Читал. Даров, – сказал Валентин Эдуардович так мягко, что Морошкина чуть не упала в обморок. Потом главный углубился в сценарий. Он читал профессионально, сверху вниз и наискосок. Лицо его при этом ничего не выражало.

– Ну, ничего, ничего… Принципиальных возражений нет, – сказал он, прочитав. – Покажите Дарову.

Морошкина опять сгребла сценарий, и мы вышли, пятясь. За дверью Людмила Сергеевна порозовела и улыбнулась мне:

– Невероятно! Вы что, счастливчик? Обычно первый вариант сценария действует на него, как красная тряпка на быка.

– Значит, я тореадор, – опять пошутил я. Никак я не мог понять, что здесь не все имеют право шутить. Морошкина сразу стала серьезной. Даже грустной.

– Желаю вам сохранить ваш оптимизм, – сказала она.

Мы нашли Дарова в студии. Шел тракт. Тракт – это по-телевизионному репетиция передачи. Даров сидел в аппаратной перед восемью экранами, расположенными в два ряда друг над другом. На всех экранах показывали куриное яйцо крупным планом. На яйце был виден штемпель. Значит, оно было диетическим.

– Уберите штемпель, – сказал Даров в микрофон.

В кадр влезла чья-то волосатая рука и повернула яйцо другим боком. На мой взгляд, принципиально ничего не изменилось. Но Даров остался доволен.

– Так! – сказал он. – Что же дальше? Давайте, давайте!

На экране появилась та же самая рука, но теперь уже вооруженная молотком. Я вдруг понял, что сейчас произойдет что-то страшное. И действительно, рука сделала замах и что есть силы ударила молотком по яйцу. Яйцо вдребезги разлетелось.

– Плохо! – резюмировал Даров. – Никуда не годится! Это вам не гвозди забивать! Зритель на этом месте должен вздрогнуть. Давайте еще раз!

– Андрей Андреевич, осталось одно яйцо, – донесся из динамика жалобный голос.

– Нет, я не могу так работать! – вскипел Даров. – Сколько вы приобрели яиц?

– Десяток, – сказал тот же унылый голос.

– Вы, голубчик, домой покупайте десяток. Для яичницы, – саркастически сказал Даров. – А у нас все-таки производство. Кончайте с последним! Больше экспрессии!

Рука восстановила статус-кво, а потом с такой злостью долбанула по яйцу, что даже скорлупы не осталось.

– Ну вот, – добродушно сказал Даров. – Вас, оказывается, нужно разозлить.

Потом старик повернулся к нам, поздоровался и принялся читать мой сценарий. Вскоре ему стало тесно его читать, потому что Дарову нужно было двигаться. Мы перебежали рысцой в коридор, где Даров стал прыгать со сценарием в руках, шевеля губами, поднимая брови и тому подобное. У него было удивительно много энергии для таких лет. Он вспотел, как бегун на длинную дистанцию. Мне даже неудобно стало, что я заставил его расходовать силы.

– Молодец, гусь! – воскликнул Даров, дочитав.

– Какой гусь? – не поняла Морошкина.

– Грудзь, наш Грудзь, – зсмеялся Даров. – Никак от него не ожидал. А где он сам, кстати?

– В Иркутске, – сказал я.

– Позвольте, – сказал Даров. – Что за фокусы?

– А кто это писал? – спросила Морошкина, указывая на сценарий.

– Я писал, – сознался я.

– В общем, сыровато… – после паузы сказал Даров. – Но кое-что есть. Вы когда-нибудь писали раньше?