Страсти по Прометею

Севро почему-то ничего не понял. Я ему растолковал, что у меня нет ученой степени, а соавтор в Ашхабаде. Тогда он спросил, как дела со вторым сценарием, и я показал ему тезисы. Ничему из сказанного мною главный редактор не обрадовался. Он прочитал тезисы, откинулся на спннку стула и принялся размышлять, постукивая авторучкой по моим тезисам.

– Положение катастрофично, – сказал он.

Морошкина достала таблетки.

– Почему? – спросил я.

– Вы не журналист и не кандидат. Это раз. Передача «Огонь Прометея» должна отражать не только физику. Это два.

– Как? – удивился я. – Договоривались о физике.

– Мы с вами не на базаре, – внушительно сказал главный. – Никому не интересно каждый месяц смотреть на физиков. У нас есть и другие ученые. Передачу нужно делать на материале разных наук. Она станет объемнее. Надеюсь, вам ясно, что с такой передачей вы не справитесь?

– Нет, – сказал я. – Не ясно.

– Какая у вас специальность? – задал риторический вопрос Валентин Эдуардович.

– А у вас? – дерзко спросил я.

Морошкину чуть удар не хватил. Она вскочила со стула и замахала на меня руками, как на муху. Будто хотела выгнать ее из комнаты. А я спокойно ждал ответа. Терять мне было уже нечего. Севро закурил сигарету и посмотрел на меня, сощурившись.

– Я историк, – сказал он.

– А я физик.

– Какое вы имеете отношение к журналистике?

– Такое же, как и вы, – сказал я.

Морошкина бессильно опустилась на стул.

– Хорошо, – сказал главный. – Сделайте нам сценарий на материале другой науки. А мы посмотрим.

– Пока со мной не заключат договор, я ничего делать не буду, – сказал я, очаровательно улыбаясь. Не знаю, откуда у меня бралась наглость. Я каким-то шестым чувством почуял, что здесь нужно вести себя именно так.

Валентин Эдуардович на мгновенье потерялся. Он сделал несколько бессмысленных движений: перевернул листок календаря, стряхнул пепел в чернильницу и снял очки. Про Морошкину не говорю. Она вообще потеряла дар речи.

– Людмила Сергеевна, заготовьте договор с Петром Николаевичем, – сказал главный. – Ждем ваш сценарий, – добавил он зловеще.

Мы с Морошкиной вышли. Она посмотрела на меня со смешанным чувством ужаса и уважения. Потом она достала бланк договора, я его заполнил и расписался.

– Петр Николаевич, принесите текст выступления Прометея для первой передачи, – сказала Морошкина. – Кстати, Даров предложил нам с вами быть ведущими…

– Это можно, – кивнул я, пропуская ее слова мимо ушей.

Я размышлял, откуда взять текст выступления шефа. Придется ехать к нему на дачу, как это ни печально.

В воскресенье я поехал к шефу. Шефа на даче не оказалось. Он загорал на пляже. Я пошел на пляж, разделся и положил одежду в портфель. После этого я отправился дальше в плавках, переступая через загорающих. Я боялся не узнать шефа, я его редко видел обнаженным.

Наконец я его увидел. Шеф лежал на спине, блаженно посыпая себе живот горячим песком. Рядом копошился его маленький внук. Ужасно мне не хотелось портить шефу настроение. Но дело есть дело.

Я лег рядышком и поздоровался.

– А, Петя! – воскликнул шеф. – Какими судьбами? Что-нибудь стряслось на работе?

– Стряслось, – сказал я.

Шеф сел и смахнул с живота песок.

– Вас приглашают выступить по телевидению, – сказал я. – Нужно рассказать школьникам, чем вы занимаетесь.

– Ага! – сказал шеф. – Начинается! Это абсолютно исключено.

– Виктор Игнатьевич, – заныл я. – Что вам стоит?

– Нет-нет, не уговаривайте. Это профанация науки.

– Что такое профанация? – спросил я.

– Профанация – это когда крупный профан объясняет мелким профанам посредством телевидения, чем он занимается… Петя, вы же физик!

– У меня двое детей, Виктор Игнатьевич, – промолвил я. – Я отец, а потом уже физик.

– Простите, я не подумал, что это так серьезно, – сказал шеф.

– Детям нужно рассказать о нашей науке, – продолжал канючить я. Я почувствовал, что нужно напирать на детей. И на своих, и на чужих. Шеф был неравнодушен к детям.

– Ладно, – сказал шеф. – Я выступлю.

Он снова лег и отвернулся от меня. По-видимому, он мучился тем, что пошел против своих принципов. Никогда не нужно иметь слишком много принципов. Совести будет спокойнее.

Я немного подождал, чтобы шеф остыл, а потом осторожно намекнул ему про текст. Шеф взорвался. Он вскочил на ноги и побежал купаться. Через некоторое время он вернулся весь в капельках моря, которые быстро испарялись с поверхности тела.

– Ну, Петя, я вам этого никогда не прощу, – сказал он. – Пишите!

Я быстренько достал из портфеля бумагу, и шеф продиктовал мне с ходу свое выступление. По-моему, оно получилось блестящим. Даже мне было интересно узнать в популярной форме, чем мы занимаемся. Я осторожно похвалил шефа. Сказал, что он прирожденный популяризатор.

– Уходите, – сказал шеф. – А то мы поссоримся.

– Ссора между начальником и подчиненным недемократична, – сказал я. – Вы меня можете уволить, а я вас нет.

– Петя, на вас отрицательно действует журналистика, – сказал шеф. – Вы стали излишне остроумны.

Первая профанация