Заметим тут же, что капитализм так и не победил в России окончательно и то, что мы наблюдаем сейчас, это попытка, как это ни звучит странно, реставрации прежних принципов существования мировой, западной в первую очередь, цивилизации. Тех принципов, какие виделись и видятся нам истинной формой осуществившегося гуманизма западного типа общества, более-менее справедливой конкуренции, известного расцвета искусств и науки (это Запад периода Возрождения и Просвещения), что казалось нам, советским людям, «издалека» на самом деле откорректированным идеалом социальной организации людских сообществ. Понятно, что и эта проекция была иллюзией, но все же она была напрочь лишена сегодняшних признаков постгуманизма, в ней не было торжества трансгендерности, сохранялась традиционная шкала моральных требований и т. д. Россия, развив в себе по сути «дикий» капитализм, сейчас желает вернуться хотя бы к тому, уже ушедшему типу индивидуалистического социума, «благородному» и более-менее справедливому буржуазному обществу.
Россия наткнулась, как «Титаник», не на предательство Запада, как нам подчас хочется думать, хотя и это частично было, не на грабительский и бандитский характер проведенной приватизации на своей территории, не на собственную тоску о непостроенном справедливом обществе – всего этого понемногу хватало и хватает в российской действительности и тогда, и сейчас, а на то, что создаваемая и пестуемая культурой, православной религией, русским словом, преломленным в великой литературе, русская ментальность так и не смогла согласиться с попаданием на пару веков назад, в период европейского капитализма со всеми его зверствами, жестокостями, унижением человека и его личности. Россиянин привык уже к другим принципам организации социальной жизни, к иным способам гуманизации окружающей его
Каким образом могут успешно развиваться в России капиталистические реформы, если само понятие собственности, всегда исторически находившейся в России в оригинальном статусе, не было выработано в принципе? С одной стороны, эта собственность образовывалась через владение имуществом и людьми по особым правилам – через дарение земель и крестьян дворянству со стороны царя, какой и являлся полным
После реформ Александра II и при отмене крепостничества был использован половинчатый механизм, усложнявший формирование собственности как таковой в массовом масштабе. В процессах отчуждения земли у крестьян после снятия крепостной зависимости (ее надо было выкупать, что было затруднено для абсолютного большинства сельского населения) и невозможности в полной мере почувствовать всю прелесть и силу владения своим имуществом и землей, также не возникало устойчивого рефлекса собственности. Да, принадлежность дома, как правило, плохонького и скверно в бытовом смысле обустроенного, огорода при нем, но собственность в главном своем нерве – это понимание человеком самого себя субъектом жизни и появление ответственности за себя и свою жизнь в полном объеме. А это материя страшно далекая для русского мужика, не факт, что это чувство он приобрел за последние 30 лет существования новой России.
Как хорошо показано в книге А. де Токвиля о Великой Французской революции именно вопросы собственности и земельных отношений во многом регулировали процессы самой революции, а не только лежащие на поверхности вопросы снятия перегородок между сословиями, уменьшение роли и значения аристократии, а также монастырских земельных прав. Именно поэтому вопрос о земле и явился главным вопросом русской революции 1917 года, так как он так и не был окончательно решен в России, несмотря на все усилия Петра Столыпина.
Связи между русским человеком и собственностью были всегда весьма слабыми, плюс на это накладывались исторические катаклизмы, к которым также ментально привык русский человек, соглашаясь внутренне с тем, что какое-то время спустя обязательно придет басурманин на русскую землю и сожжет дома, угонит в плен немеренное количество народа и после придется опять сызнова все воссоздавать и строить, дожидаясь очередной опустошительной войны.