Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня

Жива была еще дочь Карсавина Сусанна, и мы трепетно относились ко всякому ее приходу в университет, она-то как раз и была на конференции. Свое обещание выступить на конференции дал С. С. Аверинцев, и я несколько раз беседовал с ним по телефону, связываясь с ним по его тогдашнему месту пребывания в Вене, договариваясь о приезде. Но очередное недомогание помешало ему, и только осталось название его доклада в программе конференции, но он незримо освящал наряду с духом Л. П. Карсавина наше научное ристалище. Позднее мы открыли памятную доску на доме на улице Пилес, из которого Л. П. Карсавин и был увезен в Гулаг. После я показал Андрею эту памятную доску и дом Карсавина, и он еще раз искренне пожалел, что его не было на этой конференции, что-то хотелось ему высказать о духовном двуединстве разделенной России.

Так вот, на одном из подобных мероприятий осенью 1997 года я познакомился с Катей Варкан, которой понравилась наша атмосфера научного бузотерства, понравились люди, и она предложила пригласить в гости отдельным образом Андрея Битова, которого она, по ее словам, хорошо знала (что впоследствии полностью подтвердилось). Я без колебаний согласился, хотя сомнения оставались, – чего ради мэтр современной русской литературы, по сведениям много времени проводящий в старой Европе и за океаном, соблаговолит посетить наш университет. Но на удивление все быстро сладилось, и достаточно скоро, весной 1998 года я встречал его на вокзале Вильнюса.

Его приездов в Вильнюс было несколько. Следующий состоялся уже несколькими месяцами позже, незадолго до пушкинского юбилея. Но все было окрашено в цвета его приближения.

В последний раз он приезжал вместе с Юрием Кублановским, в 2004 году. Это была, конечно, эпическая поездка. Уже начинали портиться отношения России и Литвы, и если первый приезд Битова в университет воспринимался как событие для всей культурной общественности республики – литовского союза писателей, литовских литературных журналов, и это сопровождалось разнообразными официальными встречами, съемками на телевидении, интервью в СМИ, то есть присутствовал весь набор необходимых атрибутов при освещении визита выдающегося писателя, то в 2004 году два классика современной русской литературы будничным образом пообщались со студентами и преподавателями филологического факультета Вильнюсского университета, прежде всего «русского» отделения.

«Эпичность» же носит внутренний, литературно-художественный характер, подчеркивающий значительность данного события для отделения русистики Вильнюсского университета при уважении ко всей его древности. Начиная встречу со студентами и преподавателями, я сказал им: попробуйте представить, что вы живете в начале XX века в России, и вот к вам приходят в гости, на разговор Чехов и Блок. Потом, уже позже, одна из самых умных студенток сказала мне, что понимает теперь место и роль своих старших современников в литературе.

Конечно, дело не в сравнении, которое, как всегда, «хромает» или оказывается не совсем точным. Теперь, когда Андрея Битова не стало, оказался виден настоящий масштаб его дарования и очевидно влияние на несколько поколений читателей. Но сейчас приходится подводить безусловные итоги – ведь как бы там ни было, его биография завершена и движется в пространствах литературы и культуры независимо от его и нашей воли, и только лишь эволюция русского слова в его художественном выражении может предельно четко обозначить горизонт этой длительности в восприятии его текстов. Препятствовать этому или как-то влиять на сие обстоятельство не в наших силах. Правда, существует моя твердая уверенность, что приведенная выше параллель между Битовым и Чеховым, чем дальше, тем больше будет сокращать расстояние между ними.

Не случайны интерес Битова к пушкинскому слову и слову Платонова: он как никто другой из своих современников понимал истинную «силу слов», которая позволяет видеть куда дальше, чем это предлагают расхожие идеологемы, пусть даже самого сложного, постмодернистского рода, вроде «интертекстуальности», «смерти автора» и прочей терминологической лабуды и глубоко чувствовать, как через смерть слова проявляется смерть душевных и интеллектуальных свойств целого народа. В этом он близок и един с Беллой Ахмадуллиной, Иосифом Бродским. Ими была подхвачена и сохранена та линия развития русского слова, которая была указана не только классиками позапрошлого века, но и Блоком, Гумилевым, Мандельштамом, Ахматовой, Платоновым, Пастернаком.

Одна из последних книг Андрея была «Битва». Не могу не привести из нее отрывок о языке. – «Язык, живущий сегодня, в этот час, в этот миг, – это живой, пульсирующий объем, тело, как бы один единый текст, никому в полноте недоступный, непосильный, текст, который завтра изменится, которого не станет. Текст этот слишком огромен для индивидуального сознания, но вполне ограничен, не безмерен. Его – столько и такого. Его не успеешь прочесть – его можно лишь уловить как общий гул, а то и общую музыку».