Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня

В книге, которую она сама не раз называла самой главной в своей жизни «Тайны царствия небесного», есть главка, которая называется «Оправдание России». Мне очень дорог этот поворот в ее размышлениях, поскольку без этого органичного фундамента и чувства причастности к неким безусловным ценностям высшего порядка, связанным с жизнью твоего народа, отчизны, родной культуры, русского слова, невозможно ответственно и честно писать что-либо о человеке, его жизни и смерти.

Русская парадигма мысли Светланы Семеновой останется в русской культуре надолго, если не навсегда, так как ею был угадан и воспроизведен в рамках рационального мышления тот путь развития русской мысли, который если и не воспринимался (по крайней мере, в рамках западного сознания), как тупик, но интерпретировался как нечто эфемерное, причудливо-мистическое – уж точно. И оказалось, что в этих, казалось бы, несбыточных мечтаниях Н. Федорова о воскресении всех умерших, о построении некоего царства справедливости и добра на земле для всех без исключения, в этом – проклятом Западом – русском утопизме, есть основание и право на некоторое оправдание и спасение большинства живущих на земле.

Светлана Семенова проделала сложнейшую эволюцию и как ученый и как человек, но одновременно дала нам основания верить в то, что русская мысль еще не угасла в своем истинно оригинальном наполнении, и не должна она поэтому питаться какими-то остатками со стола западной философской и культурологической мысли.

Ее собственная жизнь и ее творчество также есть известное оправдание России в ее высшем духовном смысле.

* * *

Я начал эти скромные заметки с указания на тайну русского слова, ощущаемую еще в детстве, и которая чуть приоткрылась на долгом пути служения при нем. Но, тем не менее, при углублении во всякую книгу, всегда за скобкой остается какая-то часть текста с его заповедными местами, непонятыми до конца героями, идеями автора, особенностями его стиля и языка, которые тебе не доступны по причине другого взгляда или другого подхода, и ты вынужден с благодарностью обращаться к опытам других людей, иных исследователей. Светлана Семенова стала для меня таким исследователем, благодаря которому я прикоснулся к проникновению в те тайны русской культуры и русской литературы, на которые я смотрел с иной стороны. Эти понимания резонировали друг с другом и становились частями громадного полотна, общей картины русской мысли. И за это духовное понимание также испытываешь к ней огромную благодарность.

И еще о чем хотелось бы сказать. Об особом чувстве исследовательского языка Светланы Семеновой. Русский язык до сих пор, так или иначе, но находится на пути выработки своего инструментария философской аналитики. На сегодняшнем этапе развития гуманитарной мысли, в том числе и на Западе, трудно довольствоваться языком Ф. Достоевского и Н. Федорова, В. Соловьева и Н. Бердяева, языком всей русской религиозно-философской мысли для объяснения современной культуры и цивилизации. Этот язык нуждается в известной модернизации. И не по примеру ухода в западную традицию вычленения однозначных и односмысленных структур, но по пути появления в этой языковой, дискурсивно-философской традиции современности, опирающейся на существующие опыты М. Бахтина и А. Лосева, С. С. Аверинцева и Г. Д. Гачева.

Мне представляется, что Светлане Семеновой это удалось. Она в определенном отношении переработала традиционный русский философский дискурс и наполнила его самым горячим, современным моментом.

Но и не это главное. Вопрос – откуда и как открылся вот такой тайник метафизических и духовных прозрений для человека, что невозможно объяснить простой ученостью. Это можно истолковать только через открытие Светланой Семеновой связи между теми смыслами мироздания и существования человека, которые на самом деле существуют, но для абсолютного большинства людей просто непостижимы, и духом самого исследователя, бесстрашно смотрящего в глубинные тайны человека и побеждающего тем самым смерть в своем духовном усилии. Нам же остается память. Память о Светлане Семеновой.

К пониманию филологии как антропокультуры. Георгий Гачев, Петр Палиевский и другие