Читаем Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня полностью

Ведь, что Западу было сетовать на русскую коммунистическую революцию, если теория, которая легла в основание советского государства, вызрела в глубинах теоретической мысли именно его цивилизации. Россия вообще легко цеплялась за большие концепции, какие зарождались и развивались на Западе – Просвещение, гегельянство, марксизм и всякие его ответвления вроде идей Прудона, социалистических представлений конца XIX века. Все это был западный продукт, который легко и с энтузиазмом осваивался в России и приводил к различным результатам для обеих сторон. Усвоение французского Просвещения стало благотворным для русской культуры, для ускоренного развития разных форм гуманитарного знания; идеи Гегеля, Канта, в целом немецкой классической философии также оказали серьезное воздействие на русскую мысль, какая до этого развивалась несистемно и вне, собственно, какого-либо определенного философского дискурса. Реализация же в реальной истории российского государства учения марксизма имела отрицательные и драматические в долговременном отношении последствия. Иначе не было бы никакого краха Советского Союза.

Но нас волнует другой аспект этой истории: похоже, что известная родовая несамостоятельность русской метафизической мысли требовала постоянного обращения к западному интеллектуальному опыту, и тем самым Запад во многом испытывал (проверял) действенность и практическую воплощаемость своих идей на чужом этническом и социальном материале. Несет ли он в этом отношении ответственность за все искривления русского коммунизма, вопрос, разумеется, сейчас более, чем праздный, но с теоретической точки зрения небезынтересный. Такое ощущение, что Запад обкатывал на теле России разного рода теоретические модели в аспекте их практического преломления в социальной реальности, и лишь впоследствии применял на своей собственной почве те или иные удавшиеся практики и методики. Я уже писал и в этой книге, и анализировал в других своих работах, что воздействие русской революции на мировой процесс по улучшению цивилизационного качества жизни был безусловен и позитивен.

Однако автора мучает более всего вопрос о том, как сама Россия, ее общественное сознание, ее система ценностей адаптировала к себе западные идеи и как она к ним в итоге отнеслась. Может быть именно сегодня, в ситуации резкого, подчас в формах непосредственного военного столкновения (очередного) Запада и России, пусть даже при странном посредничестве другой части «большой» России – Украины, стоит вглядеться в этот конфликт попристальнее и обнаружить в нем сокровенные, так и не проявившиеся впрямую, черты онтологического противостояния этих двух типов цивилизаций.

Совершенно понятно, что системы России и Запада, близкие по внешней схожести своих экономических структур, выставляющие на первый план получение прибыли, рассмотрение человека как придаточной части бездушных финансовых инструментов, все же различаются на глубинном уровне своих базовых принципов. Идеи глобализма мировой экономики, так легко накладываемые Западом на Россию, якобы позволяющие взаимовыгодно и успешно сосуществовать в самых важных частях своих механизмов, оказывается, не работают. Как только они, слегка опустившись всего лишь на первый уровень подземных коридоров исторической памяти, встречаются с русской онтологией, происходит экзистенциальный конфликт.

И вопросы Крыма, защиты русского мира, развернувшейся русофобии, кажущиеся столь незначительными и не имеющими особого смысла для той самой идеи глобализма с лидерством Запада как такового, для России оказываются жизненно определяющимися, ключевыми, сущностно непреодолимыми при помощи любых экономических механизмов или процессов. И часть Российского общества, и что самое неприятное – часть российской элиты – поверившая, подобно Павлу Ивановичу Чичикову, гоголевскому герою «Мертвых душ», что «копейка бал правит», что рубль (доллар и евро!) всему голова, не может понять, почему эта правильная конструкция обламывается. Эта элита не принимает в расчет, что совесть и веру в русском понимании купить и оплатить наличными нельзя. Происходит «замыкание» ментальных структур и для русского человека становится естественным пожертвовать всем своим имуществом, отказаться от всего, накопленного за жизнь, для того, чтобы были живы близкие, родина была свободна, и совесть его не была отягощена страшным грехом отречения от заветов предков и всей русской традиции.

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

История частной жизни: под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 4: от Великой французской революции до I Мировой войны; под ред. М. Перро / Ален Корбен, Роже-Анри Герран, Кэтрин Холл, Линн Хант, Анна Мартен-Фюжье, Мишель Перро; пер. с фр. О. Панайотти. — М.: Новое литературное обозрение, 2018. —672 с. (Серия «Культура повседневности») ISBN 978-5-4448-0729-3 (т.4) ISBN 978-5-4448-0149-9 Пятитомная «История частной жизни» — всеобъемлющее исследование, созданное в 1980-е годы группой французских, британских и американских ученых под руководством прославленных историков из Школы «Анналов» — Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. Пятитомник охватывает всю историю Запада с Античности до конца XX века. В четвертом томе — частная жизнь европейцев между Великой французской революцией и Первой мировой войной: трансформации морали и триумф семьи, особняки и трущобы, социальные язвы и вера в прогресс медицины, духовная и интимная жизнь человека с близкими и наедине с собой.

Анна Мартен-Фюжье , Жорж Дюби , Кэтрин Холл , Линн Хант , Роже-Анри Герран

Культурология / История / Образование и наука