Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня

Однако мы говорим о другом. О том, что Россия стала абсорбировать в себя революционные настроения, когда объективных предпосылок к этому в Европе почти и не было. Можно, конечно, вспомнить дальнейшие революции в Германии и Венгрии, но, во-первых, они проходили под влиянием осуществившейся русской революции, а, во-вторых, результат хорошо известен – они были подавлены.

Разумеется, автор не пишет исторический трактат о причинах русской революции, но рассуждает о том, что в истории России наличествует избыточное количество исторических парадоксов, тупиков, всякого рода непонятностей и «смутностей», какие все же необходимо объяснить, чтобы создать хоть какую, но – главное – связную и понятную картину русской жизни в ее историческом и культурном отношениях. «Неправильности» истории России отражают не те ложные посылки примитивного марксизма, чтобы за всем этим видеть простой классовый интерес тех или иных слоев русского общества или наблюдать за ним одно нескончаемое крепостное право в его разных вариантах и проклятое царское самодержавие, какое как могло, так и измывалось над своим народом. Все эти благоглупости и малой толики здравого смысла не привносят в интерпретацию России как некоего феномена всемирной истории. Совершенно очевидно, что закономерности развития России именно как универсума и особой цивилизации кроются в других пластах ее истории, менталитета и всей духовной жизни.

Автор настоящей работы немало времени посвятил разбору всех этих парадоксов и интересующийся читатель может обратиться к книгам, о которых было упомянуто чуть выше. Но в данной работе автора интересуют некоторые древние архетипы сознания русского человека, как они выразились прежде всего в его идеальной деятельности, среди которых он остановится более подробно на русском мимесисе (художественном творчестве) и на особенностях философствования русского человека. С нашей точки зрения – это две ипостаси единого и неразделяемого духовного ядра русского человека, без понимания которого остается кувыркаться в разнообразных силлогистических ухищрениях, даже и не рассчитывая получить внятный ответ.

Такими примерами (невыученными уроками) можно назвать непринятый нами в полном объеме пушкинский опыт понимания истории России, в котором поэтом был выработан тонкий баланс между национально-специфическими формами исторической жизни страны и освоением опыта Запада, прежде всего в логико-метафизическом и культурном отношении. С другой стороны, во многом из-за противодействия официальных властей был пропущен наработанный материал русских славянофилов XIX века – братьев Хомяковых, И.Киреевского, который представлял собой предельно адекватную на тот момент картину русского национального характера, психологического и ментального состояния народа.

Далее, в силу вынужденной эмиграции «героя», был пропущен и почти пропал даром гениальный по замаху подход А. И. Герцена, какой мог соединить российский и западноевропейский опыт в неком комплоте, какой мог стать основанием для цементирования всей Европы. Разумеется, что подобного рода проекции остаются полностью на совести автора, но когда в своей работе «Русская литература в судьбах России. Достоевский против Толстого» он вдруг обнаружил тесную перекличку между Толстым и Герценом и именно что в сфере идей и крупных концепций, созданных на стыке истории и философии по соединению Запада и России, то и теперешнее утверждение кажется ему не слишком уж преувеличенным. Вообще, как раз сейчас приходится пристальнее всматриваться в прошедшие исторические эпохи и искать пропущенные возможности, прежде всего, с российской стороны. Хотя проделанный в вышеуказанной книге анализ говорит о том, что историческое предубеждение Запада по отношению к своему неотменяемому никакими философскими построениями, политическими концепциями, а то и войнами, восточному соседу, говорит о том, что только наших, русских, усилий было бы недостаточно. Но хотя бы совесть наша была чиста.