Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года

Храм ли Божий тут, тюрьма ли, —
Пушки разве разбирали!
Эх, качнулся неспроста
Храм спасителя Христа.

Судьба православной культуры «истинных» революционеров волновала меньше всего.

4 ноября в Москве большевистский листок вышел под шапкой: «Да здравствует Великая Российская Революция!» Сообщалось, что победа «одержана по всей линии», «контрреволюционные заговорщики из „комитета безопасности“ с Рудневым и Рябцевым во главе сдались, признав свое бессилие в борьбе с революционной армией», «юнкера и буржуазное студенчество („белогвардейцы“) сдают свое оружие». Свою победу большевики объясняли так:

С самого начала нашу революцию назвали «великой». Но до последних дней, до конца октября она ничего не сделала, чтобы оправдать это почетное название… Первые шаги революционной власти ясно показывают, что отныне революция наша вступает на новый путь…

Убитых в московских боях хоронили раздельно: большевиков – у Кремлевской стены под революционные гимны, торжественно и с «каким-то мстительным настроением»; юнкеров, студентов, сестер милосердия отпевали в храме Большого Вознесения у Никитских ворот (там, где 8 месяцев назад провожали жертв Февральской революции) и затем похоронили на Братском кладбище.

Позднее А. Н. Вертинский воспел их «светлые подвиги», совершенные в «бездарной стране» ради какого-то неведомого и недостижимого идеала. На вопрос: «За что они погибли?» были бессильны ответить и социалистические политики всех мастей. 5 ноября «Известия», фактически превратившиеся в большевистский официоз, писали:

Никогда еще не было такого бесшабашного извращения слов и понятий, пользующихся популярностью в народных массах, как теперь, со времени Октябрьской революции. Словами «революционер», «социалист», «демократ» так и пестрят столбцы газет, ведущих непримиримую, злобную борьбу с Советской властью.

Автор статьи был неправ: «бесшабашное извращение слов и понятий» началось в феврале – марте 1917 года. Именно тогда знаки и символы европейской политической культуры начали свою безудержную и бессмысленную пляску под музыку российских эмоций. Тем самым некое подобие коммуникативного разума, навязываемого прежней «отеческой» системой, была разрушено: теперь у каждого была своя истина в собственном кармане. Результат был налицо: революционеры воевали с революционерами во имя тотального освобождения от былой безнадежности. В низах каждый также находил своего врага. А потому победу мог одержать лишь тот, кто готов был во имя своей личной правды, раздувшейся до «классовой справедливости», готов был уничтожить всех чужих. К решению этой задачи лучше других были подготовлены большевики, готовые, помимо прочего, оседлать стихию русского бунта.

Готовность разрушить до основания старый мир по-своему проявила себя и в крестьянской среде. Случалось, что сожжение барских усадеб превращалось в настоящий праздник, сопровождаемый искренним весельем. Радовались женщины и дети. Пожарных со смехом отгоняли. Представители старой культуры воспринимали происходящее как разгул бесовщины. 27 февраля 1918 года газета «Знамя Христа» сообщала:

Жизнь ткет кошмарные узоры. В одном месте из храма выносят престол и вокруг него под звуки гармоники устраивают пьяный пляс. В другом месте на грабежи ходят в священнических рясах, в третьем, наконец, сжигают иконостас, престол, облачения, и из алтаря устраивают непотребное место.