Страсти ума, или Жизнь Фрейда

Зигмунд провел всю субботу и воскресенье у постели ребенка, ночью спал на соседней койке. Больше всего его тревожило то, что мочевой пузырь ребенка плохо освобождался: будучи наполненным, он был рассадником микробов. Зигмунд был прав, полагая, что ребенок умрет от воспаления почек; это может случиться в любой момент – через два года или через два месяца. Однако его научили бороться за жизнь до тех пор, пока есть хоть искра надежды. Он боролся за жизнь ребенка, пока эстафету не принял семейный врач.

Зигмунд установил для себя строго размеренный порядок: вставал в шесть, затем умывался, одевался, после чего в комнату приходила горничная с теплыми булочками от соседнего пекаря и чашкой кофе, смолотого перед варкой на кухне. К семи часам она убирала посуду и салфетки с его стола, и он начинал работать над переводом последних глав книги Шарко или над своим отчетом о поездке. К десяти часам Зигмунд приходил в психиатрическую лабораторию Мейнерта, где занимался исследованием слухового нерва в человеческом эмбрионе. В одиннадцать часов шел через улицу в соседний ресторан, где подкреплялся двойным гуляшом, который подавали в двух небольших горшочках, содержащих по два–три крохотных кусочка мяса с картофелем и салом; часы его консультаций не оставляли времени для плотного обеда.

Вернувшись в лабораторию, он еще полчаса уделял анализу срезов мозговой ткани и ровно в двенадцать усаживался за стол в своем кабинете. К этому времени прихожая была, как правило, уже заполнена, ибо ходили слухи, что новый врач относится к благотворительной деятельности с той же тщательностью, как и к платным пациентам. В первый месяц он не покрыл своих расходов, но был рад «свободным пациентам»; в Вене считали, что врач, не имеющий благотворительных пациентов, не может претендовать на других. Подобно тому как в гуляше среди множества ломтиков картофеля попадаются порой кусочки мяса, встречаются люди, которые в отличие от португальского посла, так и не оплатившего счет, торопятся заплатить по поступающим к ним счетам за медицинское обслуживание.

В следующем месяце, когда закончились строительные работы в новых помещениях Института детских болезней, в три часа по вторникам, четвергам и субботам он появлялся в этом первом публичном институте такого рода в Вене, где возглавил отделение детской неврологии. В остальные дни ему пришлось продлить часы приема до четырех, и поэтому он попросил пациентов, приходивших за бесплатным диагнозом и электромассажем, посещать его в такие поздние часы, чтобы он не заставлял ждать платных пациентов. Вечером в кафе он встречался с друзьями: с Панетом, Оберштейнером, Кениг–штейном, также работавшими в Институте детских болезней, с Виддером, Люстгартеном, и там они обсуждали общие медицинские проблемы. Если он не ужинал на правах холостяка у Брейеров, Панетов или у Флейшля, то быстро заканчивал скромный ужин и возвращался к себе домой для углубленного чтения и записи наблюдений. Засыпал он сразу, едва коснувшись подушки. По воскресеньям Зигмунд обедал у родителей; приходя к ним, он опускал несколько гульденов в кофейную кружку со сломанной ручкой, которую Амалия держала в кухонном буфете. Ни мать, ни сын не говорили вслух об этом скромном ритуальном акте, доставлявшем им обоим большое удовольствие.

Несмотря на напряженный восемнадцатичасовой рабочий день, у Зигмунда хватало времени в ночные часы тосковать по Марте. Он почти ежедневно писал ей, набрасывая портреты своих пациентов и рассказывая о различных случаях, о том, какой он счастливый, если все стулья в прихожей заняты, и какой огорченный, если никто не появляется, кроме попрошаек и свах, считавших молодых врачей Вены своей естественной добычей.

Подобно первым шагам частной практики, Зигмунда волновала работа по созданию отделения детской неврологии в Институте Кассовица, названном по имени выдающегося специалиста Вены по детским болезням Макса Кассовица. Одно время Кассовиц, стремившийся лечить все детские заболевания, считал оспу, ветрянку, свинку одним и тем же видом болезни; он полагал также, что рахит вызывается воспалением. И тем не менее, Кассовиц первый в Вене поставил на научную основу изучение детских болезней. Установив, что фосфор важен для лечения рахита и других детских недугов, Кассовиц принялся искать эмульсию для детей, которая содержала бы фосфор. В конечном счете, он отдал предпочтение рыбьему жиру, который до него медики считали бесполезным. Фосфор стал чудодейственным средством для детей, страдавших рахитом, туберкулезом и анемией.