Страстная неделя

1-й и 6-й егерские полки вместе с тремя драгунскими полками входили в 1-ю дивизию 2-го кавалерийского корпуса, минувшей ночью отданную по приказу императора под командование генерала Эксельманса, которому император поручил сразу же после смотра бросить своих кавалеристов по следам королевской гвардии. Даже не дадут завернуть в Пантемонскую казарму, где полк был размещен на ночь. Обозы и службы отправлены вперед, и местом встречи назначен Сен-Дени. Пока колонна строилась в походном порядке вдоль Сены, как раз напротив сада Тюильри, полковник барон Симоно заметил, что к нему пробирается квартирьер Гренье, он же казначей полка; этого Гренье ему только что представили… вернее, майор Ленурри, которого бывший полковник назначил своим преемником, представил казначея новому начальнику буквально за минуту до смотра в связи с одним неотложным делом, но Симоно тогда и слушать не хотел. «После, после смотра», — сказал он. И поскольку смотр уже кончился, квартирьер на своем коне (как раз таких-то лошадей барон Симоно не особенно жаловал: тоже слишком уж изнежен, а для егерского офицера требуется выносливое животное, война — это вам не Булонский лес!)… квартирьер Гренье приблизился к полковнику и отдал честь.

— Неужели вы, дружок, воображаете, что у меня есть время проверять ваши счета! Сейчас выступаем по Амьенской дороге… Как? Что это еще за неотложное дело? От господина де Сен-Шаман? Что вы мне голову морочите с вашим Сен-Шаманом? Полковник Сен-Шаман, сославшись на якобы слабое здоровье, ухитрился остаться в Париже…

Совершенно верно. Именно так. Господин Сен-Шаман вручил квартирьеру записку…

— Как? Записку? Какую еще записку?

— Дело в том, что вчера вечером полковник, после того как полк, которому поручено было охранять императора, возвратившегося в Тюильри…

— Ну и что же из этого, объяснитесь, уважаемый!

По приказу генерала Эксельманса он, квартирьер, придя в казарму на улице Гренель, роздал людям по два франка на человека… мера более чем благоразумная. Ведь кавалеристы не ели и не пили в течение долгих часов, и вполне можно было ждать, что в свете событий, в связи, так сказать, со всеобщей экзальтацией, они могли, словом, могли немножко погромить местные лавчонки, не будь принята такая мера… Это же само собой разумеется!

Квартирьер определенно действовал полковнику на нервы.

— Поскольку приказ был отдан, приходилось его выполнять, верно ведь? Ну так вот: в полковой казне не оказалось ни гроша, и полковник Сен-Шаман выдал, так сказать, деньги авансом из собственного кармана…

— Каким авансом? Сорок су, что ли?

— Но ведь в наличии имелось четыреста пятьдесят кавалеристов, следовательно, сумма равняется, как ни считай, девятистам франкам. Поэтому полковник, то есть я хотел сказать — господин де Сен-Шаман; нынче утром…

Симоно расхохотался во все горло. Отставили от должности, а он, как это вам нравится, требует девятьсот франков! Пусть обращается к военному министру, маршалу Даву! Пусть-ка военный министр самолично разберется, надо ли возвращать ему деньги или, может быть, следует отдать под суд кредитора, покинувшего свой пост, когда император вернулся. Черт побери! Кто бы мог ожидать: выглянуло солнце, когда все уже отчаялись его увидеть. Весенняя нега овладела Парижем, и люди во всех концах площади кричали: «Да здравствует император!» — приветствуя отряд красных и зеленых егерей с трехцветными кокардами на киверах, удалявшийся под четкий стук подков о булыжники мостовой.

Квартирьер поскакал в Сен-Дени, где ему полагалось быть уже давно вместе с другими квартирьерами, отправленными заранее. Он обогнал полк, имея распоряжение нового полковника обеспечить постой: там, в штаб-квартире дивизии, ему сообщат дальнейший порядок марша, названия населенных пунктов, пока еще не подлежащие оглашению…

В колонне возле 3-го эскадрона, которым командует Лантонне, едет верхом поручик Робер Дьедонне во главе своей роты, не имеющей отныне капитана в связи с тем, что Буэкси де Гишан вчера уволился в отставку, едет Робер Дьедонне — физиономия у него нормандская, над губой нависают жесткие, даже на вид, усы, — едет он так, словно только что пробудился от глубокого сна. Разве не удивительно, что на сей раз те же самые егеря, которые чуть было не взбунтовались, когда несколько месяцев назад военный министр Сульт направил их в Бетюн, безропотно покидают Париж? Хоть бы кто слово проронил! Всем известно, что их послали вдогонку за удравшими принцами. Никто, даже парижане, не просил увольнения, чтобы заглянуть домой. Всех их как будто распирает смех, неудержимый и в то же время безмолвный смех. Они чувствуют себя владыками мира. На кой черт нам сдался Париж! Все начинается, все начинается вновь вместе с началом весны, и, как знать, может быть, опять завоюем всю Европу, а главное, покончим с этой сволочью — аристократами.