Страстная неделя

«Плачут они, богатеи, из-за нашей коровы, плачут из-за соломы, плачут из-за торфа. Насчет торфа они, пожалуй, согласились бы, чтобы мы его добывали, а они бы им торговали, но чтобы сами мы продавать его в городе не смели. А насчет скота они ловкие: тоже гоняют свою скотину на общинные луга, на болото, а свою-то траву косят и сено продают. И ведь корова-то у них не одна, а целое стадо, да еще отара овец. Но ты не смей про это и слово молвить — будешь говорить, работы не дадут, а ведь работа-то нам нужна, вот и приходится ладить с богатеями, хотя так и хочется дать им по шее и избавиться от них. А послушать их, так чего только они не наговорят!» Земледелие, видите ли, может процветать лишь тогда, когда им занимаются богатые фермеры да зажиточные хлебопашцы, у которых хозяйство крупное, скота много, а значит, землю можно удобрять навозом. А мелкие фермеры, мол, погубят земледелие. Куда было бы лучше сделать их всех батраками у богатеев — пусть ходят за плугом или работают на скотном дворе. И пора покончить с нелепым предрассудком, будто бедняку нужна корова: из-за этой коровы вся голытьба бездельничает, примером чему могут служить в Пикардии Элуа Карон и ему подобные. «Ну и ну! Нашли лентяя! Поглядите-ка на мои руки. Разве у лодырей такие мозоли бывают?»

— Эй, ты! Чего стоишь? Погоди, вот дам тебе затрещину!

Окрик относился к Жан-Батисту: выпустив рукоятки тачки, мальчик застыл на месте и, вытаращив глаза, со страхом смотрел в сторону Лонпре. Он ничего не ответил отцу, только протянул руку, указывая на дорогу.

Там показались всадники в высоких меховых шапках — они ехали рысью вверх по течению реки и вдруг застыли на месте, столкнувшись с другими всадниками, в зеленых мундирах с красными отворотами, — этот второй отряд, двигавшийся со стороны Амьена, возник между деревьями над желтой стеной камышей.

И вдруг раздался выстрел.

* * *

Командир полка барон Симоно пожелал лично дать приказ поручику Дьедонне. Проскакав за пять часов четырнадцать лье, полк прибыл в Амьен около десяти часов утра и был радостно встречен гарнизоном, уже нацепившим трехцветные кокарды. Казалось, в городе открылась ярмарка; вести, дошедшие из Парижа, уже были преданы гласности, и, несмотря на дождь, на улицах толпился народ, везде были солдаты, принаряженные девицы — словом, в Амьене будто справляли какой-то праздник, и власти явно поощряли это настроение. Удивительное дело: во всех питейных заведениях, во всех гостиницах вдруг появились музыканты, и повсюду шли танцы, повсюду на столах, заменявших подмостки, восседали импровизированные оркестры, всюду звучали мелодии, популярные в дни Империи, и даже казалось, что вот-вот люди будут требовать исполнения «Марсельезы». Егерям барона Симоно отвели для постоя амбары у западной заставы города, около бульвара Отуа, оголившегося, неузнаваемого для тех, кто видел его двадцать пять лет назад, как, например, доктор Денуа, который провел в этих краях свое детство, — вековые исполинские деревья были срублены, и вместо них при Империи понасажали каких-то хлыстиков… Арнавон, Шмальц и Рошетт отправились побродить по берегу Соммы — им на месте никогда не сиделось. Тут кругом жили огородники, уже доставлявшие в город первые овощи из своих теплиц: у каждого был разбит садик и огород, сейчас затопленные дождями. Солдаты принялись мыться, бриться, чиститься — ведь перед выступлением они не могли уделить время своему туалету: из Сен-Жюст-ан-Шоссе вышли в пять часов утра! А в Амьене, по слухам, предстояла ночевка, можно было надеяться, что вечером в караул не пошлют, и значит…

Как только прибыли походные кухни, 2-я рота 3-го эскадрона поужинала, потом кавалеристы почистили своих лошадей, привязав их к деревьям. Дьедонне закурил трубку. Вдруг его вызвали к полковнику. Не скрою, Дьедонне крепко выругался. Вот ведь всегда его роту назначают в наряды, а все потому, что ротный командир не капитан, а поручик, и раз так — на него взваливают всю работу. Значит, ничего не переменилось. Как было при Сен-Шамане, так, видно, и дальше будет. Но что поделаешь — приказ есть приказ! В конце концов, капитан ты или не капитан, тебе оказано доверие и твоим людям тоже. «Я знаю, — сказал Симоно, — ваша рота справится с самым трудным заданием». Говор у полковника грубый — сразу видно уроженца Тарна. А насчет трудных заданий сказал, наверно желая подкупить. Наверно. И ведь действительно это подкупает. Сен-Шаман так не делал. Отдавал приказ с высоты своего величия, подпертого жестким воротником, вот и все.