Страстная неделя

Другие складывали в сверточек то, что можно унести с собой. А еще другие… Однако же, если у старьевщика на Приречной улице торговля идет столь бойко, значит, уже немало таких юнцов, которые, не дожидаясь королевского послания… Так что же они — дезертиры? Очевидно, но ведь и приказ-то был дезертировать.

* * *

День занимался сквозь тот же мелкий дождик, точно сквозь кисейный платочек. С трех часов утра отряд блуждал на пространстве в три мили, терял своих, находил, возвращался, останавливался, пугаясь, что кто-то идет или, наоборот, никто не идет. От четырехчасового топтания по болотам, трясинам и грязи некоторые начали выкидывать странные штуки — они шли, держа пистолеты в руке, и ни за что ни про что готовы были пристрелить первого встречного. Тем не менее, когда небо стало светлеть, у всех немного отлегло от сердца. Хоть бы узнать, где можно по-настоящему выспаться.

— Ну-ну, не надо падать духом: как-никак, отсюда, из Стенверка, меньше мили до границы. А в Бельгии — там тебе и постель, и все, что угодно.

— В Бельгии. Значит, Бельгия тут, совсем рядом, под носом? И ты, стало быть, думаешь уйти в Бельгию?

Один из говорящих ведет в поводу двух лошадей. Их расседлали, чтобы зря не утомлять. Это генеральские кони.

— А у тебя ноги не генеральские, оседлал их и шагай себе, да?

— Ну, раз уж дошли досюда, нельзя же сбежать напоследок…

Кавалерию кое-как собрали, но повозок почти не оказалось: многие увязли в болоте, а остальные подевались неизвестно куда. Люди были в грязи по колено, а некоторые и того больше, кое у кого было измазано даже лицо. Участники перехода через Березину, например Леон де Рошешуар, вспоминали, сравнивали. Растиньяк все твердил:

— Не понимаю, отчего не едет мой кучер, вы не видали зеленой кареты?

— Говорят, большинство повозок опрокинулось в болота или канавы. Некоторые кавалеристы шагают пешком, вот и вы… ничего не поделаешь. Но граница совсем близко. Вам уж лучше податься на Армантьер.

— А где это — Армантьер?

Граф Артуа выехал из села верхом. При нем Арман де Полиньяк и Франсуа д’Экар. Сколько ему, собственно, лет? Нынче утром он с виду прямо старик. Господин де Дама́ больше не жалуется на лихорадку — но из этого не следует, что она прошла. Маршал — один из немногих, у кого уцелела карета. Кто же находится в этой невообразимо измазанной берлине? Мармон успел убедиться, что касса его роты по-прежнему там. Но сам он не может поступить иначе, чем граф Артуа, и, хотя ему очень хочется еще соснуть, он должен браво держаться в седле, ибо на него обращены многие взоры. Господин де Ришелье спрашивает Леона де Рошешуар, где же пресловутый кабриолет.

— Надо надеяться, он догонит нас здесь или в ближайшем местечке — как бишь оно называется?

— Ла-Креш.

— Так, значит, в Ла-Креше. Монпеза!

— Что прикажете, господин генерал?

— Взгляните-ка, нет ли кабриолета где-нибудь там, позади…

— Слушаюсь.

Как я говорил — что напоминает этот дождик? Это какое-то воловье дыханье, мерзкая мокредь. Все предыдущие дни хлестал ливень. А сейчас напасть другого рода — невыносимо раздражает кожу. Ага, вот оно что — мухи, водяные мухи. Что, если на тех же лошадях придется возвращаться вспять, снова переходить болота? Тогда лучше не дожидаться вечера. Да нет, ведь мы же направляемся в Бельгию. Бельгия — это тайный пароль надежды. Пока что дождь щекочет, как тысячи мушиных лапок. Дорога здесь не такая уж скверная, только она отныне не приспособлена для кавалерии, для королевской конницы, идущей сомкнутым строем. Вдобавок она скользкая, ступаешь, как в кисель. Опять остановка. На сей раз это гвардейцы герцога Люксембургского, которым взбрело на ум рысью догонять остальных. Кто ими командует? Ясно, что отпетый дурак.

Вот она, дорога. Стой! Опять? Никто не позволит кавалерии перейти дорогу, параллельную границе, пока разведка не установит, что там все спокойно. Обратите внимание: некоторые гвардейцы уже перебрались через дорогу и расположились на лугу по ту сторону дороги. Все равно. Разведку посылают. Идет дождь. Надо ждать, чтобы вернулась разведка. Здешние жители встали до зари и вышли посмотреть, как дефилирует кавалерия. Пока что эта самая кавалерия топчется на месте. Леон де Рошешуар занимает разговором господина де Ришелье. Монпеза вернулся, ничего не обнаружив. Дверца забрызганной грязью берлины распахивается, из нее вылезает поразмяться генерал де Бордсуль. Фавье оставил Мармона и направляется к ближней ферме. Там во дворе копошатся поросята, а дети выбежали на дорогу поглазеть на военных, потом им это надоело. Идет дождик, но такой мелкий, что он никого не смущает. Только позднее убеждаешься, что он пронизывает насквозь. Бывают такие коварные болезни. Дети потеряли к солдатам всякий интерес и затеяли игру, ни на что не обращая внимания. Даже на дождь. Их десятеро малышей и одна девушка-подросток, они водят хоровод и поют:

Жил-был сардинский король,
Детей он привык баловать,
Вздумал наш добрый король,
Злого султана прогнать…