Страстная неделя

Мадемуазель Госселен поспешила на помощь госпоже Орейль. И заговорила о театре. Надо полагать, мадемуазель Подевен не будет отрицать, что от возвышения Виржини девицы только выиграли. Скромная, никаких претензий, ей даже в голову не приходило просить себе роли, соответствующие ее новому положению… наоборот, она всегда заботилась о других — такой верный друг.

— Видите ли, госпожа Персюи, пусть ваш супруг, господин Персюи, прекрасно отбивает такт, но, если бы нам, танцовщицам, не покровительствовал его королевское высочество, что бы с нами сталось? Я говорю, конечно, о молодых: когда выступает Биготтини, тут ничего не скажешь, талант он и есть талант. Но ведь распределение ролей зависит от Гарделя, и поэтому все роли достаются его собственной супруге, госпоже Миллер, и в придачу еще этой Мальфлеруа, которая, клянусь, всех нас просто задушила своими духами, насквозь ими пропиталась… а почему ей дают роли? Потому что она, видите ли, жена Бойельдьё. Господин Персюи не смог даже ввести, кого хотел, в свою «Сельскую добродетель», в свой собственный балет, который репетируют для будущего месяца. Его вынуждали отдать госпоже Гардель обещанную мне роль Мартоны, и, чтобы отбиться, ему пришлось уступить роль Биготтини… Да что там! Когда возобновили «Кастора и Полидевка», мне посулили выходную роль… Как бы не так… разве наши завистливые старухи допустят молодую! А вы видели Миллер в па-де-де? Жалости достойно!

— Как раз тогда Виржини в последний раз была в театре, — неосторожно брякнула мадемуазель Подевен, — ее беременность была так заметна, когда она поднялась в ложе, чтобы поклониться.

Эта тема была, пожалуй, под еще большим запретом, нежели разговор о покойном маршале: весь Париж обхохотался, и не зря — в театр прибыла королевская фамилия, а Виржини, услышав аплодисменты, решила, что это рукоплещут ей, и стала раскланиваться из ложи публике, это со своим-то пузом, это на седьмом-то месяце беременности… Желая спасти положение, мадемуазель Госселен снова обрушилась на балетмейстера Гарделя и заверила присутствующих дам, что Мальфлеруа неспроста так сильно душится: рассчитывает перебить свой собственный скверный запах. Но госпожа Персюи теперь очень заинтересовалась иезуитом.

— Значит, его величество… что, в сущности, с ним делает святой отец? Ведь не молитвами же, в конце концов, лечат ревматизм…

Госпожа Орейль снисходительно улыбалась. Все, положительно все знают, что святой отец не только искуснейший хирург, но и несравненный массажист.

— Судя по виду, вы ни за что не поверите, однако при такой худобе у него руки — вы только взгляните, какие у него руки! Ручищи, милочка, а не руки… Как он возьмет вас вот этими своими руками, как начнет мять, поворачивать, шлепать… В Тюильри без него и дня не могут прожить! И вообще весьма интересная личность. В курсе всех дел. А какие он рассказывает истории! Уж такие небылицы!

Александр Лонпре открыл карты. Игроки заохали. Смотрите-ка, все загреб! Везет по обыкновению!

— Сколько ты проиграл? — крикнула с места госпожа Орейль мужу.