Страстная неделя

- Так-так-так! За это поставлю тебе еще стаканчик! К Буо-на-пар-те ? Вот чудак! Ты мне нравишься, честное слово! Так я, значит, к Буонапарте перекинулся? Ну, брат, сказал, вот так сказал!.. Да не я, а весь край, деточка моя глупенькая, перекинулся к Буонапарте! Что, что? Не веришь? Да где у вас глаза, ягнятки? Весь край! А вы-то воображаете... И все потому, что в городах вас любезно встречали кучки толстосумов и чиновников.

А думаете-почему? Они еще делали ставку на монархию и надеялись выскочить, подольститься. О карьере своей заботились... Да чего уж тут!.. А вы вот поговорите-ка, поговорите со здешними людьми... сделайте-ка два шага вправо или влево...

поговорите с людьми на фермах или в деревнях... Да ведь все крестьяне, все как один, готовы опять понасажать деревьев свободы или по меньшей мере кричать: "Да здравствует император!" Не верите? Вот простаки! Ведь вы во вражеском краю, вы едете на Север, а там все гарнизоны нацепили трехцветные кокарды и попирают ногами королевские лилии и прочий хлам!

Попались вы, детки, как мыши, - право, как мыши. Сзади кошка за хвост хватает, а впереди мышеловка!

На правоведов было жалко смотреть, они заговорили о троне, алтаре и монархе, произносили высокопарные слова, провозглашая идеи, которые им внушали их аристократические мамаши, а потом священники, преподававшие в тех школах, где все они обучались, за исключением кудрявого, попавшего в их компанию случайно...

- Да в конце концов, сударь, возьмете вы нас или нет? Мы еле на ногах держимся. А тут еще дождь все льет и льет!

Бернар запрокидывал голову и, сощурив глаза в щелочки, смотрел на юнцов. Выпитое вино привело его в такое состояние, когда человек еще может пройти по одной половице, хотя втайне опасается, что его вот-вот, начнет бросать от одной стены к другой. Он был в той стадии опьянения, когда чувствуешь себя силачом и великаном: смотрите, сейчас головой прошибу потолок, захочу, так всех подряд исколочу, чувствую в себе силы необоримые, только вот неизвестно почему не могу ее в ход пустить. Экая досада! Бернар презрительно смотрел на пятерых дурачков, на простофиль мальчишек. "Мозгляки! На одну ладонь положу, другой прихлопну-и конец вам!" И он уже проникался жалостью к ним-не благожелательностью, это уж слишком, а именно жалостью... Хотя у кудрявого была смазливая рожица, а у черномазого-приятный голосок, самым симпатичным показался ему долговязый... "Белые лошади стоят у дверей, фургон пуст.

В кабаке гам невероятный. Да и все это невероятно. Зачем я здесь? Что я делаю? Прошлую ночь... Трудно сейчас вспомнить, что было прошлой ночью... Может, мне все это только во сне привиделось? Высокие сосны, факелы, господин Жубер, то есть на самом-то деле он Жан-Франсуа Рикор, а его только называют так-Жубер, разъездной скупщик, служит у господ Кальвиль, парижских купцов с Каирской улицы. Надеюсь, вы не забыли?

Память у вас хорошая? Ха-ха-ха! Комедия! И все эти люди, собравшиеся прошлой ночью: слесарь из Виме, прядильщик, офицер из Бетюна... И вдруг я вот здесь, в этом кабаке, пью с волонтерами, прислужниками короля..."

- За ваше здоровье,'приятели! - Бернар поднимает стакан и пьет. Сидр горчит: в него кладут для крепости косточки кизила.

Хороший сидр, на свету прозрачный, а цветом похож на мочу, верно?

Но ведь все это-декорация. Все это-маска. За всем этим прячется нечто такое, о чем Бернар не хочет думать, нечто такое, что шевелится, трепещет в душе, хотя он так старается заглушить недавнее воспоминание, боль, терзающую затуманенный мозг и сердце, бешено бьющееся в груди. То, что сказали ее глаза, и маленькая холодная ручка, выскользнувшая из его руки, и слово "прощай"... И ничто: ни разноголосый хмельной гомон, ни унылое нытье этих дворянчиков, ни вино, ни желание думать о чемнибудь другом-ничто, ничто не могло стереть образ, стоявший перед глазами, помочь Бернару забыть минуту' расставания; в ушах его все еще звучали слова Софи, сказанные украдкой, когда она, потупив взгляд, чуть слышно, но явственно шепнула:

"Прощай, Бернар! Теперь уж действительно прощай!" 1?сли бы такие слова имели смысл, но ведь такие слова не имеют смысла, и почему она выбрала именно эти слова? Софи, Софи, моя Софи!..

Эх ты! И ты еще можешь называть ее "моя Софи", смешно, ведь ты так одинок, а она принадлежит другому! И ты все еще отказываешься верить? Но ведь она сказала: "Теперь уж действительно прощай. Мы больше не можем видеться, мы дурно поступаем... Надо все это кончить. Куда это нас приведет? Я больше не могу лгать, я люблю мужа, да-да, люблю... может быть, по-иному... но ведь он мне муж..." А тогда, значит, что же?

Что же? И сколько ни говори себе: "Это чудовищно!" - не поможет. Ничему не поможет. Так всегда бывает. В книгах. В выигрыше всегда Альберт... Шарлотта всегда остается с Альбертом и в лучшем случае приходит поплакать на могиле Вертера, которого схоронят под высокими деревьями, в стороне от христианского кладбища, ибо туда не допускают самоубийц.

- Сударь, - сказал кудрявый, - умоляю вас... Мы все умоляем вас...