Страстная неделя

У госпожи Висконти была просьба к Жак-Этьену. Он, конечно, не откажет... В чем же дело? А дело в том, что в карете она оставила свою горничную и теперь просит, чтобы горничной разрешили пройти сюда. Хорошо, а где карета? Макдональд приоткрыл двери. И тотчас в коридоре послышался топот-это приезжие бросились к маршалу, ибо каждый желал поговорить с ним лично. Пришлось выйти, успокоить, образумить людей, оставив госпожу Висконти одну.

Но первым делом в успокоении нуждался он сам. Исчезновение штаба выводило его из себя, бесило. Ну хорошо. Мезон ему сообщил, что он догонит свои войска в Сен-Дени, поскольку герцог Беррийский заявил ему, что их повернут именно в этом направлении. Но чго с другими, с теми, кого герцог Беррийский не успел повидать^ Мезона назначили главнокомандующим, а потом все начали командовать, выносить решения, передвигать войска, садиться в кареты и уезжать кому куда заблагорассудится! Мелэнская армия, бесспорно, должна отступить, прикрыть передвижение королевского поезда, но только тогда, когда ей это прикажут, черт побери! А когда ей это прикажут? Жак-Этьен отправился сначала в Вильжюив на поиски своего штаба, он сам туда его направил. И что же? В Вильжюиве в одиннадцать часов вечера не оказалось никого. Ну, никого-это уж слишком сильно сказано, там были генералы Аксо и Рюти, одни, в каком-то огромном доме, а рядом на лугу стояли три пушки, и тут же был расквартирован взвод саперов, успевших напиться в соседнем кабачке до положения риз. Рюти он взял с собой в Сен-Дени, но и в Сен-Дени, как и в Вильжюиве, штаба не обнаружил. Там ждал его один только Гюло, прибывший с маршальскими пожитками и находившийся в таком же растерянном состоянии духа, что и Макдональд. Однако ж передавали, что где-то поблизости, в одном из реквизированных особняков, расположилась канцелярия чьего-то штаба, возглавляемая каким-то капитаном. Услышав об этом, Макдональд и направил своего адъютанта на разведку.

Адъютант возвратился как раз в тот момент, когда маршала разрывали на части беглецы, толпившиеся у входа в харчевню.

Особенно наседал тенор Опера-Комик, считавший, что он имеет право и все основания бояться возвращения императора, а также с полдюжины дам и старичков, одетых по моде, существовавшей в 1810 году в Хартуэлле или даже пятью годами раньше в Митаве: целые семьи сидели у подъезда прямо на своих узлах, хныкали ребятишки, какие-то молокососы вели речи о Людоеде, и слышно было, как в ответ им огрызаются офицеры на половинном содержании.

- Ну, что же вам сказал этот капитан? - спросил Жак-Этьен вошедшего адъютанта.

Адъютант не пожелал отвечать на такой вопрос в присутствии посторонних. Они прошли в кабинет.

- Творится чистое безумие, господин маршал, - начал он, - все эти генералы, полковники-фюйть!.. исчезли... как ветром их сдуло! Но успели все же... - он запнулся, заметив у камина незнакомую даму.

- Можете смело говорить в присутствии госпожи Висконти, - начал было Макдональд и вдруг увидел, что его гостья бессильно запрокинулась в кресле и длинные ее перчатки, упав в огонь, уже стали тлеть. - Боже мой. что с вами, Джузеппа? - Он назвал ее по имени, как в былые времена.

Джузеппа не слышала, она была без сознания. Маршал и адъютант бросились к ней, стали похлопывать ее по ладонямона застонала, открыла глаза, обвела комнату невидящим взглядом.

- Скорее лекаря! - скомандовал маршал, и адъютант опрометью кинулся выполнять приказание.

Было все-таки нелепо и совсем некстати, что в такую минуту в его импровизированном штабе могут увидеть женщину, потерявшую сознание. Он старался не думать, что дело может принять серьезный оборот-не то чтобы он питал к госпоже Висконти или к Александру Бертье такие уж горячие чувства... но все-таки, все-таки, и, хотя люди, осведомленные об их романе со всеми его перипетиями, насмешливо улыбаются, все-таки перед ним живое свидетельство многолетней верности, столь редкой во времена Империи... пусть у Джузеппы были мимолетные увлечения...