Страстная неделя

Народ, чьи дочери так прекрасны, пляшет на сельских площадях, а парни выводят свои гортанные «модиньясы», не похожие ни на что на свете, ни на песню-плач, несущуюся по истоптанной неприятелем немецкой земле, ни на заунывную киргизскую музыку где-то на границах Азии, среди воя волков. В Лиссабоне прямо на улицы выбрасывают дохлых животных-кошек, лошадей, мулов, — и целая армия бродячих псов пожирает и рвёт их среди бела дня… псы, тысячи псов. набрасывающихся на облепленную мухами падаль, миллионы мух… Боже мой! Да прогоните, прогоните же скорее чёрный рой мух-они жужжат, лезут в лицо, касаются меня, пачкают меня своими ланками! И человек отчаянно машет руками, отбиваясь от мух, а псы, привлечённые его жестами, бросаются на него, скулят, рвут-его рвут на части тысячи псов… Виктор-Луи Тустен отбивается, отталкивает от себя тень, упирается руками в тень, с удивлением ощущая, что рука встречает лишь пустоту, и открывает глаза: что это за комната, откуда эта чужая постель, этот камин, этот комод, заставленный безделушками и застланный салфеточками, святой Иосиф на стене? На маленьком коврике у постели в этой бывшей мыловарне покоятся его собственные сапоги, которые, чтобы снять с ног. пришлось разрезать ножом вдоль всего голенищану и страшный вид у распотрошённых сапог! — и как же теперь маркиз де Тустен сможет шагать по дорогам великого разгрома монархии?