Страстная неделя

И ко всему ещё поток экипажей, поспешно кативших на запад и даже не пытавшихся скрыть своей спешки, — кареты, берлины, наёмные кабриолеты с выкрашенными в жёлтый или красный цвет спицами; все это нагружено, забито до отказа-целые семьи, баулы, разномастные пожитки, неизвестно как и к чему притороченные… Время от времени вдоль колонны проезжал верхом генерал, как бы затем, чтобы умерить нетерпение войск. По обе стороны моста Людовика XVI стояла пехота, а кирасир отвели на улицу Ройяль-Сент-Онорэ.

Может быть, его величество надеялся, что дождь поутихнет.

А пока что около десяти тысяч человек мокли в бездействии на Марсовом поле. Но даже в непогоду площадь Людовика XV… особенно если сравнить её с Бетюном!..

— Да никак ты загрустил о Бетюне, скучаешь без бильярда в «Северной гостинице», и, видно, недостаёт тебе перезвона колоколов на башне тамошней площади-динь-дон, динь-дон, и эти «динь-дон» упорно напоминают тебе, как тянется время!

Рошетт зубоскалил со Шмальцем и Делаэ-двумя подпоручиками, вид у которых был такой, будто маменька до сих пор водит их за ручку, хотя оба отличились в 1814 году при защите заставы Клиши, за что на них нынче косились в штабе. И потом, где же это видано: покормили с утра в казарме, а теперь у всех животы подвело.

— Тише ты, дубовая башка! — прикрикнул Рошетт на Шмальца. Он ещё издали заметил подъезжавшего к ним полковника на гнедом с подпалинами иноходце. Сидел полковник в седле неплохо, хотя плечи, особенно под тяжёлыми серебряными эполетами, казались неестественно узкими. Было ему от силы года тридцать четыре, и если он все время вздёргивал кверху своё маленькое кукольное личико с выпуклыми, чересчур большими наивными глазами и белокурыми усиками, то виной тому был слишком высокий и жёсткий красный воротник мундира, повязанный чёрным галстуком, из-под которого выглядывали кончики туго накрахмаленного воротничка, подпиравшего ему подбородок.

Волосы, уложенные на лбу замысловатыми колечками, на манер литер в акростихах, казалось, были нарочно подобраны к масти коня, даже лоснились так же. С тех пор как король пожаловал полковника в кавалеры ордена Людовика Святого, он перестал носить крестик Почётного легиона. Он приблизился как раз к той группе офицеров, среди которых находился Робер. и спросил, как дела. как перенося т солдаты слишком затянувшееся ожидание…

В его по-детски светлых глазах проглядывала тревога, отчего они казались ещё более выпуклыми. По-видимому, он считал не особенно-то разумной мысль обречь людей на многочасовое стояние. Тем паче что среди егерей имелось немало коренных парижан, которых так и подмывало сбегать на минутку домой. И так уже было ошибкой, что их выдворили в Бетюн… Полковник в сопровождении своего ординарца отъехал прочь. Шмальц хохотнул:

— Это он после утренней сцены никак не успокоится!

Как бишь зовут того генерала, который допекал их своими нелепейшими речами? Офицеры проявили выдержку, никаких замечаний не сделали, но что за дурацкая мысль пришла полковнику объявить капитанам Рикэ и Бувару, что они должны вернуться в Бетюн, где их посадят на гауптвахту?

— Наверно, пронюхал об их вылазке в Сен-Кантэн, — сказал Арнавон.

Роберу было известно, что Рикэ и Бувар, решив, что люди Лефевр-Денуэтта бунтуют не на шутку, отправились ночью в Гам к генералу Лиону и предложили ему сместить полковника и присоединить полк королевских егерей к своим частям. Но оказывается, этот генерал ретировался под Камбрэ и предал Лефевр-Денуэтта и братьев Лаллеман. И, вероятно, донёс на капитанов Рикэ и Бувара. И это Лион, которому так безоговорочно верил Бонапарт! Совсем уж ничего не поймёшь. А тут ещё Кларк зачитал в Палате донесение этого самого генерала Лиона и объявил, что за свои заслуги перед королём тот назначается инспектором кавалерии! Во всяком случае, на площади Людовика XV Рикэ и Бувар не дали себя в обиду. Егеря отлично их слышали: они ведь разговаривали в повышенном тоне со злосчастным графом де Сен-Шаман-тем самым, что ездил на пугливой лошади и поэтому походил в седле на танцора, а в подобных случаях сразу же превращался в провинившегося школьника.

Раздались крики: «Да здравствует император!» — и полковник, грациозно покачиваясь в седле, удалился. Скапигулировал, что называется, перед Буваром и Рикэ!

— Из дворца возвращается, — заметил Арнавон, провожая полковника взглядом.

А Шмальц добавил:

— Что он такое затевает? Смотрите-ка, смотрите, собирает эскадронных командиров!

К ним подскакал, отъехав от этого импровизированного штаба, знамёнщик, некто Годар-Демарэ, которого господа офицеры терпеть не могли, главным образом за его шашни с бетюнскими дамами.

— А ну-ка, признавайся. Ролле, на месте Рикэ ты бы небось уже давно мчался в Бетюн, чтобы повидать крошку Марселину?