Страстная неделя

Скажите-ка, вы ведь идёте от господина де Блакас? К этому спесивцу нынче и не подступишься, но не за него же мы, в самом деле, идём в бой… Так вот, мне кажется, что в первоначальные планы внесены кое-какие изменения. Известно, что сам де Блакас уже отправил свою супругу и, говорят, заодно целую повозку с медалями-он, видите ли, коллекционирует медали! А дамы Дюра, де Лаферронэ, де Жокур, княгини Ваграмская и Талейран вообще покинули пределы Франции! Да и наше присутствие в этих покоях лишь подчёркивает отсутствие её королевского высочества… Мои парижские друзья сообщили мне…

К чему он клонит? В кулуарах дворца шептались, что раз король не является на Марсово поле, значит, он готовится улизнуть среди бела дня… Господин де Витроль говорит, что солнцу вовсе не так уж необходимо присутствовать при этом позоре…

Фавье повернул свою массивную голову к начальнику охраны и прочёл на его физиономии выражение злорадного беспокойствавпрочем, и на лицах всех визитёров, толпившихся в королевской приёмной, застыло то же выражение. И тот и другие взвешивали шансы Людовика XVIII. Сколько среди них уже готовятся провозгласить: «Да здравствует император!» Черт побери, в 18S4 году мы видели обратную картину.

— Вот что, граф, ваше сиятельство, — сказал Фавье, но своему обыкновению называя полным титулом людей старою режима, и в этом чувствовалась известная нарочитость, — могу сообщить вам, что его величество проведёт смотр «белых» и «алых» рот на Марсовом поле через полчаса или через три четверти часа…

Казалось, это известие успокоило бывшего бабувиста. Он осведомился, успел ли позавтракать полковник: дело в том, что у караула есть кое-какие припасы и они охотно поделятся с дорогим гостем. И здесь, в покоях герцогини Ангулемской, тоже несло обжоркой. Фавье поблагодарил и отказался. Его ждут в Военном училище.

Выбраться наружу оказалось труднее, чем при первом посещении дворца: вся лестница была забита древними старцами, которые явились предложить свои услуги королю и имели просто маскарадный вид в допотопных доспехах, извлечённых на свет божий из недр гардеробов. Глядя на дряхлого майора в белом мундире с небесно-голубыми отворотами и предлинной шпагой, подвешенной по английской моде на двух шёлковых шнурах, можно было подумать, что перед вами участник битвы при Фонтенуа. А из какого шутовского хоровода мёртвых притащился этот рыцарь в малиновом мундире под серым плащом, в коротких сапожках, из которых торчали острые коленки, обтянутые лосинами. Вокруг слышались довольно бесцеремонные смешки, а Бурьеновы соглядатаи подталкивали друг друга локтем и делали не очень-то лестные замечания по адресу этих чучел. Фавье врезался в эту толпу, как корабль, появившийся на реке, забитой дремлющими рыбачьими судёнышками. Он был на две головы выше любого из этих просителей, от которых разило чесноком и пивом-дарами какой-то оборотистой матроны, которая пробралась к парадной лестнице и торговала гам улитками, распространявшими зловоние. Незаметно, бочком, сюда проскользнули и нищие калеки: один старался привлечь внимание видом своей культи, другой, слепец, еле поспевал за тащившей его собакой.

Набережная заполнилась людьми, небо внезапно просветлело, и гвардейцы, охранявшие подступы к дверям Павильона Флоры, теперь уже с трудом сдерживали напор толпы. Лихорадочное беспокойство охватывало парижан, видевших, что королевские кареты дежурят у дворца; попробуй убедить этих людей, что кареты дожидаются Людовика со свитой, поскольку король изволит делать смотр собственной его величества гвардии, — никто не верил! Девицы выспрашивали у кучеров, куда им приказано ехать. Слышались названия Ла-Рошели и Булони. Парижане не замечали вновь начавшегося дождя: должно быть, уже притерпелись. Хотя весна стояла у порога, женщины не решались надеть соломенные шляпки. Уж очень переменчивый выдался март.

Однако они щеголяли в светлых платьях и мантильях, где преобладали жёлто-зеленые тона, а шляпки из гроденапля были нежно-изумрудные, как первые весенние почки. По тротуарам двигались целые семьи, и степенные обыватели старались отвести своих супруг и дочек подальше от слишком острых на язык солдат; ребятишки сновали под ногами у взрослых, шарлатаны и торговцы предлагали дамам притирания и румяна. Было достаточно холодно, дабы модницы могли покрасоваться в мехах, но среди этих щеголих то и дело попадались девицы, имевшие неосторожность нарядиться в лёгкие перкалевые платьица, и носы их лиловели совсем под стать фиолетовым лентам, которыми в ту пору, следуя моде, убирали жёлтые платья. Через толпу пробирались бойкие молодые люди, не менее опасные для мужей, чем военные, — кто в высоких сапожках, кто в чулках и туфлях, но все в одинаковых триковых панталонах, столь откровенно облегающих формы, что молодым девицам было лучше вовсе не подымать глаз, особенно если такому моднику приходило в голову нацепить панталоны из телесно-розовой вигони, хотя и кашемир мало чем отличался в этом отношении от вязаных тканей.