Страстная неделя

И вот он стучит по брезентовой стенке фургона, пытаясь привлечь внимание товарищей. Но они его не слышат: они сидят, укрытые от нестихающего дождя, довольные, что отдыхают их натруженные ноги, и по молодому легкомыслию распевают хором песни, совсем не похожие на великопостные псалмы и весьма неуместные в среду страстной недели. Долговязый выходит из себя, хватает Бернара за плечо, умоляет остановить лошадей; а тот и слушать ничего не хочет, нагло заявляет, что ему нет дела ни до какого командования, наплевать ему и на маршала Мармона, и на принцев, он должен поспеть нынче в Абвиль, и будет там, хотя бы ему пришлось для этого сбросить своих седоков в придорожную канаву, если окажется, что везти их для него небезопасно.

Наконец поднялись на косогор, с которого шел спуск к переправе Пон-Реми. Сквозь пелену дождя открылась широкая долина Соммы с разбросанными по ней голыми деревьями, — только вербы уже были разубраны первой зеленью и матовым золотом. Проехали мимо древнего лагеря Цезаря — холма, поднимавшегося слева от дороги, и вдруг весь караван застрял: впереди дорогу запрудили роты королевской гвардии, пришлось и Бернару остановить лошадей. Долговязый соскочил с козел, подбежал к задку фургона, взобрался к своим товарищам, и Бернар услышал их громкие выкрики, гул торопливых разговоров. У него повеселело на душе. Волонтеры повыскакивали из фургона и, размахивая руками, принялись обсуждать, что делать… «Ну, теперь эти еще подбавят паники», — злорадно подумал Бернар. Он засунул руку под сиденье — проверить, на месте ли пара седельных пистолетов — добрые его спутники. И он повторил про себя слова Гете: «Слуга принес Вертеру пистолеты; он принял их с восторгом, узнав, что пистолеты эти дала ему Шарлотта… «Они были в твоих руках, ты стирала с них пыль; я осыпаю их поцелуями, ведь ты прикасалась к ним!» Он поглядел, как бегут по дороге волонтеры; один из них — кудрявый — обернулся и крикнул, что они сейчас вернутся, будто хотел успокоить Бернара, а то ведь он, бедняга, без них жить не может! Бегите, бегите, цыплятки. Он видел, как его пассажиры разговаривают с каким-то кавалеристом, — тот слушал их, наклонившись с седла, должно быть переспрашивал, заставлял повторять некоторые фразы и наконец показал на другого верхового, стоявшего дальше. Пятерка правоведов вихрем помчалась туда.

«А в сущности, зачем мне ждать этих господ? Может, просто… Ведь все на свете ложь. Ради чего мой отец отдал свою жизнь? Ради того, чтобы те самые люди, которые были его товарищами, якшались с палачами? Может быть, я не прав, но я не могу вынести того, что теперь творится. Скажут, что это делается во всеобщих интересах, а я просто-напросто ничего не понимаю. Возможно. Возможно. Но я этого не могу вынести, вот и все. Уже несколько лет я работаю для «Организации». Работаю вслепую. А что, если я заблуждаюсь? Ничего не поделаешь… Лучшее, что есть во мне… Для меня нестерпимо видеть, как живут люди в этой стране… На них смотрят, как на товар, торгуют ими, смотрят, как на скот, — тащи воз, обливайся потом, а потом погонят на бойню, шкуру сдерут… Все-таки была в моей жизни верность — служение «Организации»… Я говорил себе: значит, отец не напрасно погиб…» Белые першероны спотыкались на выбитой дороге. Внизу войска отхлынули. «Дурак я! Сердился на себя: зачем заглядываюсь на жену ближнего своего. Ближнего? А кто мой ближний? Отец? Кто? Какая теперь путаница пойдет! Не отличишь солдат, которым за год осточертела королевская власть, от бывших приспешников короля, — они ведь с надлежащей быстротой переметнутся в другой лагерь, чтобы сохранить свои земли, свои замки, свои доходы. Ку-ку! А потом ловкачи сменят голубые ленты на красные. Нет, не хочу я увидеть все это еще раз. Противно! Все это ложь, и даже страх, от которого у этих людей живот схватило… Даже страх, такое реальное чувство, и то — ложь. Однако есть и настоящий страх, вот он-то и не дает мне думать о том, о чем так тянет думать, не дает смотреть прямо в лицо смерти… Из-за этого-то и приходят в голову всякие слова и говоришь совсем о другом. Им страшно, но и мне тоже…»

Для выдумок Бернара момент и обстоятельства оказались самыми благоприятными. Пятерку волонтеров все понимали с полуслова — настолько паника, хотя и в скрытом еще состоянии, уже овладела королевским воинством. А правоведы, которых направляли от одного к другому, шли все пятеро, подталкивая вперед долговязого, и добрались наконец до группы командования, остановившейся у подножия холма, — там Тони де Рейзе, граф де Дама и Сезар де Шастеллюкс, сидя на лошадях, ждали сведений о причинах образовавшегося затора; принцы проехали пять минут тому назад, возникло опасение, как бы они не оказались отрезанными от войска. Правда, Луи де Ларошжаклен достиг уже Пон-Реми, и еще были видны медвежьи шапки гренадеров, составлявших арьергард его отряда, но все-таки!..