Не следует забывать, что в глазах графа и его сына скопление улан у Приречных ворот было стратегическим маневром, так как если бы они надумали податься на Эстер через Лестрем, им надо было бы выезжать именно из этих ворот. Потому-то они так ретиво бросились защищать выход к границе, вообразив, что уланы не иначе как по наитию угадали их намерение и хотят воспрепятствовать ему. У солдат Ноайля еще не выветрились пары молодого вина, выпитого в заведении кузнеца Токенна, когда они, повскакав на коней, помчались следом за принцами. Амуницию они оправляли на ходу, один невзначай зацепился за что-то пистолетом, и грянул выстрел. Дрожь прошла по крупам лошадей, притиснутых друг к дружке, а гарцевавший впереди конь графа Артуа чуть не выбросил его из седла, вместе с треуголкой и с белым плюмажем, и пустился вскачь. Граф, даже не помышлявший выезжать вперед, теперь поневоле сделал вид, будто поступает так нарочно, и подскакал почти к самому фронту улан, выстроившихся на Конном базаре. Франсуа д’Экар пришпорил свою лошадь, чтобы нагнать графа. Маршалу и герцогу неприлично было оставаться позади, а гренадеры во главе с Ларошжакленом не могли раздумывать, следовать ли им за принцами или нет — на них самих сзади напирали гвардейцы конвоя с криками: «Да здравствует король!» На что уланы, естественно, отвечали: «Да здравствует император!»
Хотя их насчитывалось не больше пятисот человек, у этих двух эскадронов на конях посреди вытоптанного луга, под оголенными еще деревьями был весьма угрожающий вид. Правду сказать, свита принцев остановилась между Приречными воротами, приземистыми и широкими, единственными старинными воротами в Бетюне, и выдвинутой вперед караульней с каменными пилястрами по бокам и с пушечным ядром на каждом. Герцог Беррийский подвигался навстречу уланам в сопровождении Лаферронэ, Нантуйе и нескольких солдат легкой кавалерии, всего с дюжину человек, а граф и маршал оказались теперь позади.
Герцог смотрел на улан, на их позолоченные каски с конскими хвостами, на расшитые желтым галуном зеленые рукава и штаны, на синие нагрудники с белыми кожаными полосами, на белые перчатки с раструбами, на сафьяновые седла. На пиках у них были трехцветные значки, и сабли бились о бока коней, которых уланы стискивали своими черными ботфортами. Герцог Беррийский дрожал от ярости — ведь он сам не так давно производил смотр этому полку и держал перед ним речь. Он направился прямо к командиру, которого знал лично, но его игра в благородство была подпорчена каким-то гренадером, который решил, что жизнь его высочества под угрозой, и, обернувшись лицом к городу, гаркнул: «Спасайте принца!» Тут как раз обыватели подкатили обе пушки, наставившие свои жерла на непокорных солдат, а из города вылетела кавалерия и окружила герцога, который думал выехать к бунтовщикам в сопровождении двенадцати — пятнадцати всадников, а вместо этого вокруг него очутилось целое скопище конных и пеших всех родов оружия, весь гарнизон поспешил ему на выручку, гвардейцы герцога Рагузского и мушкетеры выскочили из Аррасских ворот, за ними следом — пехота, королевские волонтеры, Швейцарская сотня, так что уланы были почти взяты в кольцо, — только в сторону учебного плаца им оставили выход, словно затем, чтобы они могли ретироваться к Эрским воротам.
На тесном лугу сгрудилось около тысячи человек пехоты и кавалерии, но вновь прибывшим волонтерам по неопытности померещилось, что королевских гвардейцев тут тысячи четыре. Увидав посреди этой сумятицы крест Людовика Святого на груди одного из эскадронных командиров, герцог подскакал к нему и крикнул:
— Кто разрешил вам сняться с места?
Дальнейшее рассказывают по-разному, по правде говоря, кроме тех, кто был непосредственно около принца, никто не слышал подлинных его слов, а почти все историки повторяют россказни королевских волонтеров, которые с такого дальнего расстояния не могли расслышать ровно ничего. Так или иначе, все увидели улана, который выскочил из рядов и, потрясая пикой, крикнул:
— Да здравствует император!
Герцог Беррийский, весь побагровев, словно его, того и гляди, хватит удар, зарычал в ответ:
— Ступай на место, сукин сын, а не то я всажу тебе в брюхо саблю по самую рукоять!