Страстная неделя

– Вариант, подумаем. Нам нужно сначала расстаться с этим водилой.

Какое-то время мы ехали молча. Тоня искоса посматривала на меня, я то и дело поворачивал голову в ее сторону. После каждого вопроса, который приходил мне в голову, я говорил себе: «Потом, не сейчас». Возможно, она делала то же самое.

Но нет.

– Вы хотите его выкрасть? – вдруг спросила Тоня.

Какая вероятность, что нас в случайном такси подслушивают? Ну, кроме Шанкара? Да еще и по-русски.

– Зачем мне его выкрадывать?

– Чтобы как-то привезти в Москву, допрашивать, потом не знаю, что.

Убийцей она меня больше не считает. Разумеется – Мохов же ей и про меня наверняка рассказал. Я покачал головой:

– Нет.

– Но вы же считаете его предателем.

– Уже нет. Пока нет, – уточнил я. – Мы успели перекинуться в машине парой слов.

– Вас папа никогда не сдаст. – Тоня повернулась и посмотрела мне в глаза.

– Он так сказал?

Тоня с подозрением посмотрела на меня.

– А кто вам сказал, что мы виделись?

– Вы сами сказали. Да и это логично. Вы зачем сюда приехали?

Тоня задумалась. Ход ее мысли был понятен: сообщение по мейлу, место, где они когда-то ели с отцом мороженое, разговор с Питером, гарнитура у меня в ухе.

– Вы следили за мной с самолета?

– Нет, от встречи с Питером, – сказал я. Наши дальнейшие отношения с Тоней предполагали отсутствие лжи и виляний с обеих сторон. Осборн тоже это понимает.

– Не важно, – сказала Тоня. – Но вам нечего беспокоиться. После того, что вы для папы сделали, сдать вас было бы последней низостью. А папа не такой.

Допустим, хотя это снимало с моей души огромную тяжесть. Ну а другие? Мои товарищи по несчастью?

– Но вы допускаете, что ему все же придется рассказать о том, что ему известно?

Деликатно я описал морально и уголовно осуждаемое действие?

– Я не знаю, – сказала Тоня, снова глядя мне в глаза. Искренне так сказала. Тоже понимает, что все мы переживаем сейчас момент истины. – И он не знает. Он в замешательстве, он как загнанный зверь.

Она вдруг снова раскрылась. Как тогда, в разговоре с Питером, когда сказала, что ужасно переживает за мать.

– Понятия не имею, какие у вас на то были причины, но все равно, – Тоня вдруг положила мне руку на запястье. – Без вас папе было бы не уйти. Спасибо вам.

– Не за что, я просто вернул долг. – Я задумался на секунду. – Если честно, я не знаю, почему я это сделал.

– Главное, что сделали. И еще…

Тоня легко сжала мое запястье.

– Простите меня за Москву.

Она отпустила мою руку и отвернулась.

8

Я попросил таксиста остановиться, не доезжая Трафальгарской площади. Я же помнил, где там стоят камеры. Водитель скажет, в какое время мы вышли, а дальше нас поведут по всему городу. Я открыл задвижку окошечка. На счетчике было около двадцати фунтов. Я протянул пятидесятифунтовую купюру.

– Сдачи не надо, – сказал я.

Водитель внимательно посмотрел на меня. Могу поспорить, я был его самым подозрительным клиентом за многие годы.

– Вы уверены, сэр?

Я его едва понял. Кокни. Еще один отличительный признак, вместе с полом и возрастом, лондонских таксистов.

– Мы же друг друга поняли? – сказал я.

Водитель оживился и перехватил банкноту. Я отметил две особенности его носа: красного цвета и весь изрытый крупными порами. А тут есть, на что посидеть в пабе не один вечер.

– Вы говорили по-польски? – спросил он, приникая к окошечку, как бы желая разговором поблагодарить меня за такую щедрость. Может, и не позвонит сразу в полицию.

– Да, по-польски.

Таксист важно кивнул, он был доволен собственной эрудицией. Потом он разразился длинной тирадой на родном языке, из которой я не понял ни слова. Я недоуменно повернулся к Тоне, которая все слышала. Проще всего было сделать вид, что ты все понял, кивнуть и выходить. И опять я был неправ!

– Он говорит, ну, насколько я его поняла, – стала переводить Тоня, – что вез вчера одного поляка. Он точно так же говорил по телефону. Он ехал на стадион «Челси».

Мы с Тоней переглянулись. Что, вот она, та невероятная случайность, которая позволяет раскрыть идеальное убийство? Да нет, так только в кино бывает.

– Оно и понятно, «Челси» же купили поляки? – прикинулся дурачком я. – Или русские, что ли?

– Русские, русские. – Это я и без перевода понял. – Но этот был не футболист. Музыкант.

– Как вы сказали? Музыкант? – переспросил я.

– Да, у него была гитара.

Про гитару я тоже понял.

Подкрепить его радость от роскошных чаевых сознанием, что он поступает правильно? Ну, не упускать же такой случай!

– Хорошо. Тогда давайте поговорим серьезно.

Я достал свое удостоверение Интерпола и сунул его под нос водителю.

– Я сразу догадался, что вы из польской полиции, – довольно сказал старик, не знакомый и с испанским языком тоже.

– Вы везли его вчера утром? Часов в девять?

– Уже в десятом. – Старик устроился у окошечка поудобнее. Это был его звездный час. Все видели по телевизору таких людей, которые были свидетелями аварии на перекрестке или падения строительного крана. – Я подсадил его у метро в самом центре, на Стрэнде.

Я уточнил у Тони, правильно ли я понял. Правильно.

– Как он выглядел?