Страстная неделя

Крестьянину с трудом удавалось вскопать себе полоску огорода: бобы здесь росли хуже, чем мелкие и тугие кочешки капусты, которую сажают вдоль всей Соммы. Но этот край — родина Элуа, а торф — средство пропитания, он сжился с ними, как со своей женой Катрин: никогда ему и на ум не приходила мысль расстаться с ними или хотя бы обсуждать, каковы они. Это его родной край, это его жизнь. Здесь он вырос, здесь прошла его молодость, здесь истратил он свою силу. голодал и холодал, здесь он забился в нору со своей Катрин и год за годом слышал её вопли, когда она в муках рожала ему детей. Элуа Карону не было и сорока, а он уже начал седеть. Он считал себя ещё счастливчиком, ибо избежал набора в армию, тогда как два его брата сложили головы — один за Республику, другой за Империю, а третий, любимый, брат дезертировал, да так и запропал куда-то; в его честь Элуа и назвал Жан-Батистом своего сына, с которым ходил на болото. Нельзя сказать, чтобы Элуа совсем уж забыл своё детство — живым образом тех дней стали его дети, — но все это было теперь далеко-далеко, как город Абвиль, только вот не найдётся такой барки-плоскодонки, на которой можно было бы возвратиться вспять, в прошлое. А времени терять нельзя — жизнь научила Элуа, что всякое дело надо делать в свою пору; вот он в среду на страстной неделе и вышел с сыном на работу с утра пораньше; стоит себе на своих «плотках», как тут называют доски, укреплённые на сваях на краю «ямы», то есть торфяного болота, и орудует черпаком, запуская его в воду на глубину в пять-шесть метров; черпак представляет собою ящик без крышки высотою около двух футов, сделанный из железных пластинок и насаженный на рукоятку длиною в три с половиной туаза, — «тягальщик» скребёт краем черпака по дну, пока ковш не наполнится торфяной массой. Представляете себе, какая это тяжесть? Элуа, изо всей мочи налегая на рукоятку, отрывает черпак ото дна. Тут, конечно, нужна сила, но нужна также и ловкость. Операция эта длится несколько часов, и раз за разом торфяная глыба поднимается из болота на конце жерди в черпаке, с которого струится вода, тут никакой Геркулес больше часа не выдержит, если только нет у него долгой привычки выбирать торф, как у косца вырабатывается привычка косить траву.

А Жан-Батист выполняет обязанности подручного: проворно действуя резаком, то есть кривым ножом, он делит ком торфа на три части, и, пока отец, едва успев перевести дух после тяжкого усилия, вновь погружает черпак в воду, мальчик перевозит на тачке, оставляемой обычно в тростниковом шалаше, эти три «кирпича» торфа к сушильне, где они и будут сушиться вместе с другими уже рассортированными «кирпичами»; сначала их складывают «колодцем» из двадцати одного «кирпича», то есть делают из них башенку с просветами, так, чтобы туда свободно проходил воздух, затем из подсушенных «кирпичей» возводят усечённые пирамиды, каждая на два кубометра торфа. В этих-то пирамидах солнце и ветер довершают сушку.

Элуа вытаскивает все новые и новые глыбы торфа, и, когда черпак с трудом отдирает их ото дна, они вырываются из воды с громким звуком, похожим на вопль. Согнув колени, крепко упираясь ногами в доски, Элуа поднимает тяжёлую ношу и, покачивая шестом, описывает черпаком полукруг в сторону от своих «плотков».

Чтобы успеть за отцом, Жан-Батисту приходится поторапливаться, or усердия он весь обливается потом; ему хорошо известно, что, если он замешкается, отец стукнет его по голове и по спине рукояткой черпака, а колотит Элуа «здорово больно».

Поднырнув под длинный шест, который уже вновь поворачивается к воде, мальчишка сгибает спину и катит тачку, оглядываясь на ходу: намного ли обогнал его в работе отец…

Перед уходом из дому оба торфяника пожевали немного хлеба, запивая его суслом, сваренным из отрубей. В полдень не делали перерыва на обед: когда работаешь на себя, по своей воле, не станешь прохлаждаться; только на исходе дня можно было сесть за ужин, состоявший из кусочка сала с капустой или с бобами. Элуа привык к воздержанию в еде, но сын его растёт, за последнее время мальчишка ужас как вытянулся, и от такой пищи ему голодно. Правда, сейчас Жан-Батисту некогда об этом думать, тем более что он забыл принести из шалаша ведро с известью, которой отец пометит сложенные пирамиды торфа, поставит на них кресты или первую букву своего имени. Тот-то будет ругаться, да ещё, пожалуй, и трёпку задаст.

Полил частый дождь, мочит добытчиков торфа, стали скользкими и дощатые «плотки», и земля. Вокруг летают скворцы, и, когда Жан-Батист отъезжает с пустой тачкой от сушильни, они целой стаей садятся на ещё мокрые плитки торфа в поисках червей. Но как только мальчик возвращается, они вспархивают, испугавшись его окриков, и разлетаются во все стороны, а Жан-Батист, вздёрнув плечи, опрокидывает тачку.

В те годы, когда старика Карона ещё не скрючил ревматизм, он тоже выбирал из болота торф. а его сын Элуа был у него подручным. Но уже давно старик живёт только милостыней.