Страстная седмица

Таня шла впереди. На душе у нее было скверно. На вечере, в клубе, она получила записку, долго пыталась узнать номер больницы, где лежит Виктор, и позвонила к нему домой. Отозвался старческий голос, не то мужской, не то женский, даже не разберешь. Голос спросил, кто звонит, и Таня неосторожно сказала. Трубку повесили. Значит, они все знают. Таня позвонила на завод, в отдел кадров, там ей и сказали номер больницы. Сейчас она подходила к ней и видела белое, освещенное вечерним кирпичным солнцем здание. Железная ограда, железная крыша, даже тротуар из железных толстых плит. «Бог знает, сколько железа в этом городе, оттого и люди здесь все тяжелые и упорные».

Мимо проезжали санитарные машины. Не часто: больница из тех, куда везли лишь тяжелых больных. Таня думала: зачем она шла? Спросят, кто она. Соврать, что невеста, тогда бы пустили. Но как такое сказать? Это было можно сказать неделю, день назад, но только не сейчас, ей и не выговорить.

В больнице все получилось так, как предсказывал ей Михаил. Никто с ней не разговаривал. Она было сунулась к сестрам — те отшили ее. Вызвала дежурного врача — он обшарил ее глазами, но, пожав плечами, сказал:

— О вас родственники не говорили, пустить не могу. Да и не к чему идти, он без сознания.

— Я пойду жаловаться к главному врачу, — сказала Таня. — Пожалуюсь.

— Пожалуйста, — разрешил врач, интересный брюнет, высокий и стройный.

Таня прошла к главному врачу, весьма занятому человеку, судя по количеству бумаг на столе. Он встретил ее ласково, сказал, что знает ее как актрису и рад сделать для нее все, все, все… Даже сбежать из дому. Но только не пустить в палату. Во-первых, к чему? Парень не женат. А ежели вы невеста, то смотреть на парня совсем не надо.

— Он выживет?

— И этого я сказать не могу… — главный врач стал опять перебирать бумаги, нашел какую-то и заглянул. Насупился, читая ее. По-видимому, мыслями он был уже далеко. — Обратитесь к родственникам, — посоветовал он.

Таня шла. Что сделать? Ей хотелось как следует устать. Режиссер тащился сзади. Возвращаясь, они прошли заводской площадью (больница была поблизости от завода). Смеркалось. Окна завода светились огнями, адски пахло серной гарью. Завод походил на что-то выпершее, поднятое вдруг некими чуждыми, гномическими силами из земли. Он был железный, и вокруг железо: ворота и столбы, и опять железные плиты.

Да, гномические силы подняли все это на поверхность земли, чтобы ковать новый железный мир. И Виктор тоже работал для этого.

И Тане вдруг стало страшно. Но режиссер оживился, он даже засмеялся, заговорил:

— Понял, понял.

— Что?

— Мне пора взяться за мюзикл на рабочую тему. Я напишу сценарий, кто-нибудь из стоящих композиторов сочинит музыку. Ха-ха, это идея!

Виктор лежит без сознания, этот носится с идеями. Он виноват, ежели разобраться. И Таня, ошеломив себя, мерзко выругалась, в отчаянии крикнув ему:

— А иди ты в…

И рванулась к автобусу. А режиссер остолбенел и рот открыл. Такого он не ожидал, нет, она его поразила.

Глава третья

1

Осмотры шли за осмотрами. Наконец пригласили ведущего невропатолога области профессора Курыма. Белесый и толстенький, он был очень похож на клецку в курином бульоне.

Профессор, осмотрев парня, мыл руки и диктовал впечатление. Ассистент записывал его слова. Во-первых, участить обработку раны. Во-вторых, снова применить ударную дозу сульфамидов и антибиотиков.

— А не слишком ли? — спросил ассистент.

— Нистатин, конечно, не забывайте. Теперь витамины… Эпителии не восстанавливаются, надо витамина «А», вводите его, — профессор отпустил педаль рукомойника, и струйки воды перестали биться в ладонях. Он с силой вытер руки полотенцем и почувствовал, как они горят. — И переливание крови, больше мы ничего не можем сделать.

Дежурный врач вышел проводить профессора. Они вышли в коридор, и профессор взял его под руку, говоря:

— Мы присутствуем при гибели мозга. Если смотреть на это с точки зрения миллиардов людей, то не бог весть что, но с точки зрения семьи это крушение вселенной. Да, да, вселенная в нашем разуме. Я материалист, но для меня вселенная существует в этой вот (он постучал себя по лбу) костяной коробке, в жидковатой ее массе.

— Значит, вы считаете, он умрет.

— Нет, этого я пока не считаю.

— Я был уверен…

— Мой дорогой, это не слово врача. Я полагаю, что в данном случае мозг все же уцелеет. Но парень наверняка станет идиотом, и светит ему лишь растительная жизнь… Тревожит меня и то, что разрушен центр дыхания. Что делать? Ожидать момента, когда другие клетки мозга возьмут на себя функцию? А ежели они не возьмут? Стимулировать их еще не научились. И потом, мне кажется, что ритм принудительного дыхания подобран недостаточно личностно. С этим и возитесь.

Профессор прижал ладонь к уху.