У Франсуазы были определенные доводы на эту тему. «Мне казалось, –
вспоминала Франсуаза Жило, – будто мы плывем на корабле и попали в самое сердце бури, и теперь ради спасения людей стоит пожертвовать грузом – случайными связями, ложью и ненужными загадками. Я чувствовала, что с потерей каждого человека, который был хоть каким-то образом связан с Пикассо, вокруг него оставалось все меньше теплоты и неравнодушия. Я прекрасно видела, как он раз за разом говорил людям, что по вине каких-то посторонних людей в его жизни все идет не так, и я думала, с этим можно покончить, если собрать их всех в одном месте. Мы могли позволить себе купить достаточно большой особняк, чтоб у всех было по крылу, а Мария-Тереза, как мне казалось, могла бы присматривать за домом. Я стремилась все объединить, но все разваливалось на куски»[75].Несмотря на явное неудовольствие Пабло, Франсуаза подыскала, на ее взгляд, подходящий для этой цели дом: «Это был просторный особняк в районе Варенн, просто дворец по сравнению с квартирой на Гей-Люссак, тесной и, прямо скажем, ужасной. Я думала, в комфорте нам хотя бы легче станет вести нашу эксцентричную жизнь. Наверное, когда отчаиваешься, начинаешь цепляться за любую надежду. В конце концов я убедила Пабло посмотреть на дом. Он вышел и сказал, что ему не нравится архитектура»
[76].Франсуазу спасала забота о детях и работа. 1 апреля 1952 года открылась ее персональная выставка. А годом ранее крупный арт-диллер Даниэль-Анри Канвейлер, давний покупатель работ Пикассо, заключил с Франсуазой долгосрочный контракт, что позволило ей обрести финансовую независимость от Пабло. Жан Кокто оценил ее творчество так: «В живописи
, – писал он, – Франсуаза использует синтаксис Пикассо, но с женской лексикой, исполненной грации. И этот синтаксис составляет остов ее творчества». После выставки правительство Франции пожелало приобрести один натюрморт, подобный этому (Чай), кисти Жило[77].