Страстотерпцы

Прибыл и Никон. Кир Паисий и кир Макарий и все прочие архиереи и священники, кроме Афанасия Иконийского, бывшего под запретом, облачились в мантии, надели омофоры и митры.

Никон целовал иконы. Закончив, с амвона поклонился в пояс дважды патриархам, до земли всему освящённому собору, стал посреди церкви по левую сторону от западных дверей.

Кир Паисий и кир Макарий совершили краткое молитвословие и разрешили огласить соборное определение. По-гречески читал эконом антиохийской церкви пресвитер Иоанн, по-русски, не жалея голоса, архиепископ рязанский Иларион. С первыми строками епископ Симон заплакал и плакал во всё долгое чтение. К великому негодованию Никона, приговор, вынесенный ему на суде, совершенно переменился. Уже не пять вин нашли, а множество.

   — «Проклинал российских архиереев в неделю православия мимо всякого стязания и суда, — читали Иоанн и Иларион. — Покинутием престола заставил церковь вдовствовать восемь лет и шесть месяцев.

Сам сложил с себя архиерейское облачение посреди великой церкви, вопя: «Я более не патриарх московский и не пастырь, а пасомый и недостойный грешник». С великим гневом и поспешностью отошёл и оставил свою кафедру и паству самовольно, без понуждения и нужды, увлекаясь только человеческой страстью и чувством мщения к некоему члену синклита, ударившему патриаршего слугу и прогнавшему от царской трапезы».

Такова была первая статья, и патриархи со всем собором обратились к святым иконам и алтарю и сказали:

   — Виновен и грешен.

Вторая статья гласила: «Никон, хотя и притворным смирением, удалился в монастырь будто бы на безмолвие, на покаяние, на оплакивание грехов, но там, вопреки второму правилу Собора, бывшему во храме Святой Софии, совершал всё архиерейское и рукополагал невозбранно...»

   — Кто же меня мог возбранить, если я воистину не отрекался от сана! — крикнул Никон, но ему не ответили.

«...и назвал свой монастырь Новым Иерусалимом и разные места в нём Голгофою, Вифлеемом, Иорданом, как бы глумясь над священными названиями, а себя хищнически величал патриархом Нового Иерусалима».

Третья и четвёртая статьи были короткие:

«Хотя оставил кафедру, но коварно не допускал быть на ней иному патриарху. Царь, понимая лукавство, не осмеливался возвести нового, чтоб не было два патриарха да не явится разногласие. Потому и приглашены восточные патриархи».

«Анафемствовал местных архиереев без расследования и соборного решения и двух архиереев, от царя, назвал — одного Анною, другого — Каифою, а двух царских бояр — Иродом и Пилатом».

   — Что сие?! — воскликнул Никон. — Откуда взялось такое чтиво?

   — Молчи! — потребовал кир Паисий.

   — Но это подлог! На соборе мне зачитывали другие статьи.

Иоанн и Иларион продолжали чтение:

   — «Когда был призван нами, патриархами, на собор по обычаю церковному, дать ответ против обвинений, то пришёл не смиренным обычаем, и не переставал нас, патриархов, порицать, говоря...»

   — Я и теперь вас порицаю, ибо вы не патриархи, а самозванцы. В Антиохии и в Александрии другие архиереи, истинные... Пусть истинные меня и судят, а не купленные за золото.

   — Читайте постановление дальше! — приказал кир Паисий.

   — «Не переставал порицать нас, патриархов, — повторили чтецы, — говоря, что мы не владеем своими древними престолами...»

   — Не владеете! — крикнул Никон.

   — «... но скитаемся вне своих епархий, один в Египте, другой в Дамаске».

   — Так ведь скитаетесь!

   — «Наши суждения, изложенные в свитке четырёх патриархов, назвал баснями и враками. Отвергал вопреки архиерейской присяге правила всех поместных соборов, бывших в Православной Церкви после седьмого вселенского собора...»

   — Как языки у вас не поотсыхают! — снова осерчал Никон. — Навет на навете! Я не признаю одного тринадцатого правила в изложении греческого номоканона.

   — Читайте! — потребовал кир Паисий.

   — «...а наши греческие правила с великим бесстыдством именовал еретическими потому только, что они напечатаны в западных странах. В грамотах к четырём восточным патриархам, попавших в руки царя, писал, будто христианнейший самодержец Алексей Михайлович есть латиномудреннейший...»

   — Врёте!

   — «...латиномудреннейший мучитель, обидчик, Иеровоам и Осия»{46}.

   — Иеровоам начинал царствовать, как ангел, а кончил, как бес. В гроб сошёл, поражённый рукой Бога!

   — Что ты кричишь непристойности, Никон? — обратился к низвергаемому кир Макарий. — Не старайся! Ты не в силах ухудшить своего положения. Слишком добрый у тебя государь.

   — «Уподоблял его Иеровоаму и Осии, — продолжали чтецы. — Говорил, что синклит и вся Русская Церковь приклонилась к латинским догматам. Но порицающий стадо, ему вручённое, не пастырь, а наёмник. Архиерея один сам собою низверг. По низложению с Павла, епископа коломенского, мантию снял и предал на лютое биение. Архиерей этот сошёл с ума и погиб безвестно, зверями ли заеден, или в воде утонул, или другим каким-нибудь образом погиб».