Страстотерпцы

   — Боярыня, известие тебе будет! — показали на паука девушки.

   — Вроде не от кого писем ждать.

А письмо пришло. Принёс Лука Лаврентьевич, добрый богобоязненный христианин. Письмо было издалека, от Анастасии Марковны к Аввакуму Петровичу. И уж такое коротенькое, хоть плачь. Поклоны от детей, от домочадцев, а дальше всего-то и сказано: живы, здоровы, молимся о тебе, батюшка, об Иване да о Прокопии, благослови!

Затаилось сердце у боярыни. Письмо хоть и простое, да как знамение.

Боговдохновенной собиралась явиться перед духовным отцом. Для того и нашила четыре дюжины рубах.

Одевшись в рубище, вместе с наперсницею, с Анной Амосовною, отправилась спозаранок в людное место, к Казанской церкви, — рубахи нищим раздавать.

Тут лицом к лицу и сошлась с Алексеем Михайловичем. Царь, в простом платье, в сопровождении Афанасия Лаврентьевича да Артамона Матвеева жаловал нищих денежками да хитрыми пирогами. В иных пирогах было по копейке, в иных по алтыну. Пирогов напекли царевны-сёстры, а денежки клали в начинку царевны-дочки. Уж очень любила такие пироги умница Софья, могла тайком целую горсть денежек в тесто сунуть. То-то ведь радость нечаянному счастливцу!

Федосья Прокопьевна от царя шарахнулась, да ведь узнал! Воротилась, поклонилась. Замерла в поклоне.

   — Давно тебя не видел, государыня Федосья Прокопьевна! — сказал царь. — Сама рубахи-то, говорят, шьёшь?

   — Сама.

   — Из суровья?

   — Из суровья. Из суровья толще, теплей.

   — Ноские рубахи, — согласился государь. — Я в пост такие же ношу.

Прошёл мимо. Афанасий Лаврентьевич поклонился боярыне до земли. Артамон Матвеев сначала только голову склонил, но, увидев поклон боярина, тоже сломал спину.

«Господи! Вот встреча. Тоже ведь знамение», — думала Федосья Прокопьевна, уже по-боярски, с тремя сотнями сопровождающих шествуя на подворье Пафнутьева монастыря. Не ради гордыни и славы, а чтоб монастырская служка не вздумала чинить препоны.

Богато одетые слуги понесли в келейку страдальца на серебряных блюдах лебедей, белого да чёрного, саженного налима, дюжину пирогов, вина, мёда, кваса, каравай хлеба в обхват.

Сама же, увидав батюшку, — лоб белый-белый, на щеках желтизна, — заплакала, опустилась на колени и пошла на коленях к нему.

   — Эко тебя! — подосадовал Аввакум, подходя к боярыне.

Ухватилась за руку как за спасение. Целовала и плакала, плакала навзрыд.

   — Ну будет тебе, будет! — смутясь, просил Аввакум. — Облегчила душу, и довольно. Садись, побеседуем.

   — Покушай, батюшка! Несли в шубах, чтоб тёплое на стол подать.

   — Господи! Пир!

   — Порадуй меня, покушай!

Помолились, сели за стол.

   — Дозволь, батюшка, говорить за трапезой, — попросила боярыня.

   — На пиру чего не говорить? Говори! Песен петь не будем, пусть душа поёт от радости — послал Бог свидеться.

   — Хочу поучений твоих, батюшка.

Аввакум цапнул боярыню зорким строгим глазом, но тотчас и смягчился.

   — Эх, голубка! До нас всё сказано и пересказано. Вспомни святого Ефрема Сирина, униженного новинами Никона. Великий праведник и учитель много чего заповедал душеспасительного. Но ты хоть одно помни: «Блажен, кто имеет попечение о следующих трёх вещах: упражнении в молитве, рукоделии и размышлении...» Молишься ты, слава Богу, без устали. Рукодельничать охоча. На прялке-то прядёшь?

   — Пряду. Рубашки нищим шью... Плащаницу с Анной Амосовной взялись вышить.

   — Остаётся размышление... Размышления твои знаю: как свою душу спасти и как других от антихриста уберечь. — Аввакум пригладил ладонями волосы, оправил пальцами усы. — Многое из Ефрема Сирина так и врезается в память, будто не книгу читаешь, а скрижаль проглотил: «Прекрасна молитва с воздыханиями и слезами, особенно если слёзы проливаются безмолвно»; «Припади к Царю славы, исповедуя грехи свои, у Него множество щедрот». Что ни сказ — истина. А про молитву каково поучение? «Кто хочет дойти до земного царя, тех останавливают стражи у врат». Чтобы преуспеть — земному царю неси дары. А Небесному дары не надобны. Некому тебя остановить по дороге к Господу, ежели только сам себе не враг, не свернёшь с дороги на прельстительную тропу. Благословен ты, Ефрем, за поучение твоё: «Не колеблись, не скрывай своего недуга. Врач не жесток». Врач сейчас «неиссякающий Источник, источающий людям исцеление».

Аввакум показал на книгу, лежащую на подоконнике:

   — Перед твоим приходом читал. Сколько истин, сколько золота неубывающего! Черпай, уноси!.. «Пусть воздыхает сердце моё, и глаза мои вожделевают слёз, ибо грех мой содержит в плену мой ум*. — Отломил крыло у лебедя, подал боярыне: — Ешь, а Ефрема Сирина читай каждый Божий день. Много им сказано, как жить, как быть, чтоб стать совершенным христианином. А за налима спасибо. Сладок! Знаешь, милая, — после такого стола жду себе суда Пилатова. Иудой нам всем — Никон. Всех предал, а от тюрьмы не избавился... Пилат у нас тоже свой.

   — Батюшка, не говори так! — голос у Федосьи Прокопьевны задрожал. Руками замахала, — Батюшка! Вот дура, чуть не забыла порадовать тебя, света нашего! Письмо от Анастасии Марковны!