Страстотерпцы

Дрожали у Аввакума руки, когда брал узенький короткий столбец. Прочитал, перекрестился. Утёр рукавом полившиеся из глаз слёзы.

   — Боже мой! Сколько же помучилась со мною, грешным, голубица моя. Ох, исповедаюсь я тебе, боярынька! Нет тяжелее — разлучения. Уж как нас ни ломали, ни истребляли, а станем вместе перед Богом — и живы. Один — как в колодце. Вода ледяная, небо далеко. — Улыбнулся: — Видишь, как слаб твой отец духовный. Не из камня, не из железа я, Федосья Прокопьевна, такой же, как все, плакальщик по самому себе. Поучил меня Ефрем: не стыдно Господа просить о царстве и о чирии на седалище. Сказано у Ефрема: «Моли Бога о малом и о великом. Открывая нужды свои, говори: «Если есть, Владыко, воля Твоя, чтоб состоялось это, то соверши и сделай успешным, а если нет на это воли Твоей, не попусти совершиться этому... Подкрепи только и сохрани душу мою, чтоб я был в состоянии перенести это». Добрый был старец. Нам бы так жить, столь просто да истинно рассуждать о Господе, о тайнах Его.

   — Батюшка! — глаза у Федосьи Прокопьевны блистали. — Прости грешницу! Не было ли тебе откровения, сколько нам терпеть?

Аввакум горой вздыбился.

   — Ненамного тебя хватило, государынька! Радуйся, что терпишь. Господь в скотских яслях родился, умер на кресте — казнь позорнейшая. Верь, твои малые муки для кого-то тоже будут воскресением. Может, я и зломудрствую, но Господу нужны наши слёзы. Слезами праведников победит Исус Христос врага рода человеческого.

   — Истинно так, батюшка!

Аввакум потянулся к вину, выпил чашу досуха.

   — Чует сердце, приготовляет меня Господь к испытанию.

18

Сердце не обмануло Аввакума. На Тимофея и Мавру, 3 мая, явились за батькой стрельцы, отвели в Чудов монастырь. Поставили перед архимандритами — чудовским Иоакимом, спасским, ярославским Сергием.

   — Радуйся, батька! — весело сказал Сергий. — Твой враг Никон низвергнут из сана, заключён в дальний монастырь.

   — Был велик, стал мал — да перед Богом возрос, — ответил Аввакум.

   — Неужто Никона пожалел?

   — Тебя да себя жалею, да царя-батюшку.

Умное личико Иоакима опечалилось.

   — Брат во Христе, будь милостив, не сокрушай наши сердца противоборством. Мы терпели твои неистовства, но вселенские патриархи суровы и непреклонны.

   — Нашли непреклонных. Была бы у Никона казна царской вровень...

   — Замолчи, Аввакум! — вскипел Сергий. — Подумал бы о себе. Если с Никоном обошлись хуже некуда, так с тобой церемониться не будут. Невелика шишка.

   — Невелика! — согласился Аввакум. — Да вот не обойдёшь.

Иоаким пустился было в споры о троеперстии, но Сергий, послушав ссылки Аввакума на Стоглавый собор, на Максима Грека, на всех святоотеческих подвижников, достал из ларца новёхонькую, переплетённую в бархат книгу.

   — Сё — «Жезл правления». Читай! — открыл заложенное место.

Аввакум посмотрел на первую страницу.

   — Симеон Полоцкий. Не хочу такого чтения.

   — Тогда слушай. — Поставил палец в строку, повёл медленно-медленно, выговаривая слова раздельно, а то и по слогам: — «Ныне же ново-явившимися отступники Никитою, Аввакумом, Лазарем, Феодором, Феоктистом, Спиридоном...»

   — Спиридон Потёмкин да игумен Феоктист уж преставились.

   — Не перебивай. Слушай, что написано: «... со-суе-мудре-ными пустынниками и прочими оттор-гнув-ши-ми-ся от единства Церкви и своя бого-нена-видимая бля-ди-ли-ща состав-ля-ющими и стро-ящими...»

   — Архимандрит! Что ты по складам-то бредёшь! — изумился Аввакум.

   — Я не бреду — вразумляю.

   — Тёмен смысл.

   — Ты слушай думая, а не хлопая. «Велия буря и нестерпимое волнение ударяет ныне на храмину Божественный Церкви через злохульныя уста Никитины...»

   — Никита давно покаялся. Слабый, бедный человек.

   — Молчи, Аввакум! Слушай! «Через злохульныя уста Никитины и его единомысленников: Лазаря-попа, Аввакума, Фёдора-диакона и прочих, кле-ве-щу-щих, яко несть предание святых отец, еже треми персты первыми крест святый на себе воображати православным людем».

   — Знаю Симеона! Может, он и желает царю верой да правдой служить, но вера у него папёжская, а сам он пустой краснобай. Ишь ты! «Жезл правления»! Огреть бы этим жезлом сочинителя да колотить, покуда все бесы прочь не выскочат.

   — Прекрати хаять добрых государственных людей! — сказал неодобрительно Иоаким. — Книгу возьми и прочитай. Порочить, не ведая, что написано, — скудоумно.

Аввакума отвезли на Пафнутьевское подворье, по-прежнему позволяя встречаться с духовными детьми, с родственниками.

Через десять дней снова повезли в Чудов монастырь. Во дворе батька встретил идущего из церкви Ордин-Нащокина. Боярин попросил благословения.

   — Бог благословит, — сказал Аввакум, — Я протопоп, да расстриженный.

   — Царь молится, чтоб ты снова был протопопом, — сказал боярин.

Аввакум вдруг быстро широко перекрестил всесильного ныне оберегателя большой царской печати.

   — Да будут помыслы твои угодны Господу. Знаю, об устроении царства печёшься.

   — Хочу много, да мало успеваю, — признался Ордин-Нащокин. — Ты ведь с Волги? Собираюсь завести на Волге большие корабли, большую торговлю. Коли дело сделается твоими молитвами — разбогатеет Русское государство.

Аввакум засмеялся: