Страстотерпцы

   — Ваше высочество, Алексей Алексеевич, надо бы повторить обе речи.

   — Речи я помню... А где отец Симеон?

   — Где же ему быть? Вирши небось плетёт.

   — Отец Симеон и меня научает сложению виршей, — обидчиво сказал Алексей; ему не нравилось, что Фёдор Михайлович, такой добрый и ласковый, не очень-то жалует любовью Симеона. Вдруг похвастал: — А завтра семейный обед. Буду есть с батюшкой, с матушкой, с братцами...

Ртищев улыбнулся. И Алексей улыбнулся.

   — Завтра день радостный, а ныне великий. И Грановитая палата тоже великая, для дел царственных, вселенских. — Фёдор Михайлович говорил озабоченно, пристрастно осмотрел приготовленную для облачения одежду. — Но ты помни, Алёша-свет! В Грановитой палате тебе придётся слушать бояр, послов, говорить речи — Бог даст, долгие, счастливые годы, когда сам будешь самодержцем. Пусть же сегодня не трепещет твоё сердечко.

   — А я и не боюсь! — сказал Алексей, но голос у него вдруг сорвался.

   — Ты полежи! — посоветовал Фёдор Михайлович, подвёл к постели и удалился на цыпочках.

Алексей засмеялся, и ещё кто-то засмеялся.

   — Господи! — перекрестился царевич.

Невидимка засмеялся пуще.

Алексей отбежал под образа, опустился на корточки и увидел: под кроватью сидел братец Фёдор.

   — Я убежал! — сообщил Фёдор и позвал к себе: — Подойди, я тебя потрогаю.

   — Зачем меня трогать.

   — Ты — царь.

   — Не царь, а наследник.

   — Я сказал Хитрой: и я — наследник! А Хитрая не велит наследником зваться.

Фёдору в мае исполнилось шесть лет, его забрали с женской половины дворца. К мужской жизни он ещё не привык. Алексей пожалел братца:

   — Вот если я помру, тогда ты тоже будешь наследником.

   — Буду! Буду! — захлопал в ладоши Фёдор.

Алексей обиделся, проглотил комок слёз: Господи, что же братец радуется? Глупенький-то какой!

Спросил:

   — Хочешь мою цепь поносить? Только на единый миг, а то кто войдёт ещё.

   — Хочу! — сказал Фёдор, но остался под кроватью.

   — Вылазь! — Алексей взял со стола тяжёлую золотую цепь, разглядывал крест с Богородицей и Младенцем.

Фёдор выскочил из-под кровати, как медведь из берлоги, приткнулся к брату, затеребил, приплясывая:

   — А я вот он! А я вот он!

   — Стой по-царски, покойно!

Фёдор закрыл глаза.

   — Не жмурься. Смотри ласково. Чтоб все тебя любили.

Фёдор хихикнул, рот у него расползся до ушей.

   — Рот закрой! Глазами улыбайся! — Алексей поднял цепь над головою брата. — На меня возлагали её вселенские патриархи!

Опустил цепь на цыплячьи плечи братца.

   — Тяжело?

   — Я потерплю! — прошептал Фёдор, становясь неподвижным и будто прирастая к цепи.

   — Братья царя — его руки, его ноги, его ум, — сказал Алексей назидательно. — Ты, великий князь, будешь в походы ходить, города строить... Корабли! Батюшка уж такой большой корабль строит! А мы с тобой построим тыщу больших кораблей. По всем морям под парусами побегут.

Покрутил глобус на столе для занятий, подал царевичу рисунок с изображением большого, с поднятыми парусами, корабля.

Фёдор снял цепь, взял картинку и проворно шмыгнул под кровать. И вовремя.

Прибежала запыхавшаяся мамка Алексея княгиня Анна Григорьевна Катырева-Ростовская.

   — Царевича Фёдора украли!

   — Ах-ха-ха! Ах-ха-ха! — развеселился под кроватью «украденный».

Мамка кинулась на четвереньки.

   — Он, батюшка! Он, светлый свет! А ведь Анна Петровна голову потеряла! Живёхонький ты наш, светлёхонький!

Кинулась с радостными кликами за бедной Анной Петровной Хитрово, навела целый курятник нянек.

Принялись выманивать Фёдора из-под кровати, а он не шёл.

   — А ну, тихо! — строго и звонко приказал наследник и позвал брата: — Фёдор Алексеевич! Иди-ка погляди, как меня будут облачать в царское платье.

Фёдор немножко подумал, показался из укрытия, опасливо озираясь на мамок. Алексей подошёл к нему, взял за руку.

   — Государь, Алексей Алексеевич! — поклонилась наследнику Анна Петровна. — Дозволь забрать его высочество.

   — Вот обрядят меня, Фёдор Алексеевич и пойдёт с вами. Я обещал ему.

И хитрая Хитрово не посмела перечить в светлый праздник пресветлому виновнику праздника.

А праздник был на всю Россию. Столы царь повелел накрывать в Грановитой палате.

После молитвы, благословения вселенских патриархов, патриарха московского к великому государю Алексею Михайловичу обратился с благодарственной речью объявленный всему свету наследник престола государь-царевич и великий князь Алексей Алексеевич. Сначала говорил на вечной латыни, потом по-русски.

Алексей Михайлович сиял, видя, что многие бояре и окольничие от изумления ухватили себя за бороды, другую речь царевич сказал, обращаясь к вселенским патриархам, причём первую часть её произнёс на греческом языке.

На пиру Алексей Михайлович дарил вселенских и московского патриархов серебряными, с кровлею, кубками, пожаловал по отрезу зелёного бархата, двумя отрезами атласа, отрезом камки, двумя сороками соболей.

Митрополиты и епископы получили по кубку без крышки, по отрезу атласа, по сорока соболей. Архимандриты, игумены и протопопы — денежное жалованье.

Наследник тоже дарил. Патриархам поднёс кубки с кровлею, по отрезу золотого турецкого бархата, по два отреза атласа, по два отреза камки, по два сорока соболей.