Страстотерпцы

Боярин и гетман Иван Мартынович Брюховецкий бил челом великому государю, просил помочь из казны на церковь Сорока Мучеников, строительство которой начато в Конотопе, на месте побоища. Выпрашивал две пушки на колокола. На духовенство жаловался: дай им денег — с четвёртой женой повенчают. Требовал прислать митрополита из Москвы, из местных никого не ставить, ибо это будет потачка двоедушию духовенства. Песни Иван Мартынович пел старые.

Боярин слушал казаков с лицом каменным, смотрел глазами пустыми. Лизогуб даже засомневался, слышит ли их Афанасий Лаврентьевич? Замолчал, но и тут не последовало никакого движения, ни глазами, ни губами.

   — Жена покойного Богдана Хмельницкого приехала в Киево-Печерскую лавру с изменнической стороны, — упавшим голосом продолжал сплетничать посол Войска Запорожского. — Живёт в кельях, а с нею дочь полковника Гуляницкого, того самого, что служил изменнику Выговскому.

Афанасий Лаврентьевич выслушал и это молча, каменно.

   — Гетман Иван Мартынович бьёт челом на государевых воевод. Они позволяют мужикам курить вино и продавать, кто сколько может. Вина теперь стало много, да хлеба мало. Пусть великий государь учинит: прикажет воеводам, чтоб запретили мужикам курить вино, а казакам сию привилегию пусть оставит.

Афанасий Лаврентьевич опять ничего не сказал. Лизогуб главную просьбу гетмана отложил напоследок, но теперь не знал, что и делать. Боярину всякая просьба казаков, как пустое место. Досадуя, гаркнул во всё горло:

   — Гетман Войска Запорожского ясновельможный пан Брюховецкий бьёт челом великому государю! Пусть он, великий государь, послов крымского хана не слушает. Хан у царя мира просит, но то обман. Татары собираются напасть на города малоросские. Греческие купцы говорили Ивану Мартыновичу: турецкий султан повелел господарям молдавскому да валашскому идти войной на Украину. А в Торговице по ханскому указу, по просьбе изменника Дорошенко, деньги серебряные чеканят. С мусульманскими клеймами. Хотят всех казаков преклонить к басурманской мысли: со Стамбулом поведёшься — получишь серебро, с Москвой — медь.

Лизогуб умолк. Ордин-Нащокин подождал, не скажут ли ещё чего, поднялся, поклонился:

   — Все ваши слова и челобития будут доложены великому государю.

С тем и отпустил казачье посольство.

В тот же день украинские дела были доложены Алексею Михайловичу с пылом, с жаром.

   — Неужто запретишь мне совершить странствие к святыням киево-печерским, к мироточивым мощам дивных подвижников?! — воскликнул царь, огорчённый известиями.

   — Государь, смилуйся! — Ордин-Нащокин прижал руки к груди. — Я молюсь, чтобы твой приход самодержца, пресветлого православного царя соединил бы Украину с Россией столь же крепко, как соединены в граните разные минералы. Увы, государь! Мне ведомо больше, чем мещанину из Гадяча. Стольник Телепнёв, отправленный сообщить гетману о твоём замирении с королём Яном Казимиром, отвёз боярину и гетману щедрое твоё царское жалованье и говорил ему великую похвалу, а у Ивана Мартыновича в ответ новые попрошайства, просит твоего царского указа о перемене города. Гадяч — место пустое, кормиться нечем.

   — Господи! — вздохнул Алексей Михайлович. — Когда же кто-нибудь царя пожалует? Царь всем дай!

   — Драгоценный свет наш! — у Афанасия Лаврентьевича даже голос дрожал от негодования. — Грешен, ненавижу я само племя казачье. Все эти просьбы для отвода глаз... У Брюховецкого была наитайнейшая рада с полковниками. Были на той раде нежинский Мартынов, черниговский Самойлович, полтавский Кублицкий, прилуцкий Горленко, миргородский Апостоленко, переяславский Райча, был и киевский — Василий Дворецкий. Спрашивал боярин-гетман у полковников, как выживать Москву из малороссийских городов. Полковники ему не поверили, так он крест целовал стоять едино. И полковники целовали.

   — От кого же известно о сей тайне? — царь смотрел на своего оберегателя с изумлением.

   — От Ивана Самойловича...

От огорчения и заботы расплывшееся лицо государя стало маленьким, голос звучал разобиженно:

   — Неужто не быть мне в Киеве? Я теперь «Жития» читаю о преподобных киевских старцах. Дивные подвиги творили. Господь молитвы их слышал... В не больно далёкие годы, при царе Иване Васильевиче, ходил за пещерами инок Дионисий. На Пасху пришёл покадить святым гробам да и воскликнул: «Христос воскресе!» И был глас от всех святых тел: «Воистину воскресе!»

Алексей Михайлович поднялся из-за стола, подошёл к иконам, поцеловал образ Спаса Нерукотворного.

   — Тоска, Афанасий Лаврентьевич. Если бы Господь позволил мне, грешнику, приложиться к мощам святого братства Антония и Феодосия — многие беды грядущие миновали бы Россию... и меня. Да вот копошится что-то в душе: не бывать тебе в Киеве!

Улыбнулся бодро, отстраняя рукою минутную слабость.

   — Будет так, как Бог велит... Нынче указ подписал. Воеводой в Новгород едет Дмитрий Алексеевич Долгорукий. Долгорукий в Новгород, а мы с тобой, Афанасий Лаврентьевич, собрав дорожную суму, — в Киев.

   — Господь милостив.

   — Аминь! — согласился царь.

9