Похоже, что с самого детства Ньютон воспринимал жизнь как борьбу за существование. И в этой борьбе он ожесточился против окружавших его людей – в них он подсознательно видел источник неослабевающей боли и ошеломляющей тоски. Он платил им тем же – бесконечным безразличием. Впитывая что-то от окружающих, мальчик не испытывал чувств любви и нежности ни к одному представителю рода человеческого. Даже к бабушке, которая долгое время опекала брошенного матерью мальчика, он, по свидетельству биографов, был безучастным: ее смерть почти не всколыхнула его чувств. С каждым годом Исаак Ньютон ожесточался, постепенно приобретая черты монстра. Среди живых людей, окружавших его преимущественно нерадушный детский мир, лишь дядя, получивший образование в Кембридже и бывший в ту пору приходским священником, подарил мальчику маленький импульс новой реальности в виде начального образования, на жидком сомнительном фоне которого брошенный ребенок сумел отыскать единственно возможный путь к себе – бегством от реальности в другой, более уютный мир: в обитель собственных фантазий и ощущений. Пожалуй, мало удивительного в том, что маленький мальчик, внезапно оставленный матерью посреди неясных реалий и живущий в формальном достатке, хоть и без людской ласки, обрел себя в странных занятиях: рисовании, пристальном наблюдении за подчиненной определенным законам мощью природы, постановкой неожиданных и не понятных окружающим опытов и, наконец, страстным попыткам смастерить нечто, основанное на результатах этих опытов и наблюдений. С одной стороны, у него не оставалось иного пути, кроме жизни в себе: сверстники отказывались принимать это в высшей степени замкнутое существо, мало приспособленное к взаимодействию с себе подобными. С другой – для выживания и приобретения самооценки мальчику нужны были особые заменители стандартной самореализации в кругу сверстников. И первоначальным элементом на пути к внутренней гармонии и уравновешенности стало обращение к увлекшим мальчика силам природы, а несколько позже – к мудрости и опыту человечества, заключенному в книгах. И несомненно, в начале пути это был еще и просто способ самозащиты, позволяющий не погибнуть в условиях общества и избежать самого главного – разрушения психической основы формирующейся личности.
Почему в основу деятельности будущего ученого легла механика, а не, скажем, живопись или литературные изыскания? Хотя однозначные утверждения на этот счет вряд ли возможны, все же вполне очевидно, что в наиболее важный «докнижный» период формирования, когда Ньютон был предоставлен сам себе, он не получил никаких основательных импульсов извне. Все, что он делал в раннем возрасте, было результатом собственного внутреннего поиска. Диапазон этого поиска для малообщительного недоверчивого мальчика довольно узок, и не исключено, что конструирование различных механических игрушек было просто наиболее близкой и увлекаемой моделью деятельности, в которой вполне сочетались работа мозга и механические движения рук. Даже несколько позже, в двенадцатилетнем возрасте, когда он во второй раз (и уже окончательно) был отлучен от матери, общество девочек оказывалось предпочтительнее, а появление в результате необычного ремесленничества предметов утвари и игрушек, кроме прочего, свидетельствовало о безграничном одиночестве и отрешенности от реального мира их создателя. Кстати, Ньютон пытался и рисовать. Причем, сюжеты его рисунков были довольно убедительны. Не исключено, что появись у Ньютона возможность учиться живописи, из него вышел бы не менее известный мастер кисти, чем ученый. Но, очевидно, он обратился к этому виду самовыражения слишком поздно, чтобы вырасти до художника заметной величины. Кроме того, рядом не оказалось мастера, способного раскрыть мир живописи, да и механика владела им к тому времени уже безраздельно.