Стратегии счастливых пар

Подобно многим другим знаменитым творческим союзам, семья Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской, несмотря на кажущуюся открытость, была вещью в себе, замкнутой, автономно функционирующей системой. Даже когда однажды время возвестило о критической минуте во взаимоотношениях и из-за мимолетного увлечения жены совершенно выбитый из колеи Ростропович просил совета у друзей, то было лишь внешнее проявление отчаяния. И разве может кто-то в такой ситуации дать совет?! Ростропович знал это лучше других, поэтому решение принял сам, сумев подавить в себе отчаяние и пойти на мучительный компромисс. Ведь в нем жило убеждение: даже сформировать семью – это труд, но усилия, направленные на сохранение отношений, – гораздо более тонкие, порой на грани возможного, часто нелогичные и драматичные. И у Ростроповича, и у Вишневской в критические мгновения автоматически срабатывала позитивная установка на брак, устойчивое желание сохранить и развить то, что дается человеку слишком редко, – любовь и понимание другого ради спасения своей души. Он не ошибся, потому что по прошествии времени уже Вишневская не раз играла роль настоящей хранительницы очага, хотя никогда не позволяла себе грубо вмешиваться в действия порой чрезмерно общительного, динамичного и неосторожного Ростроповича. Круг людей, вхожих в эту семью, был строго ограничен; вероятно, супруги обладали каким-то интуитивным, только им присущим чутьем относительно порядочности и надежности, не допуская внутрь семейной раковины никого чужого. Если общение с Дмитрием Шостаковичем, Александром Солженицыным или Андреем Сахаровым всегда было желанным, то отношения с такими людьми, как министр культуры Екатерина Фурцева или другие высокопоставленные партийные особы, носило полуофициальный, полудемонстративный характер. Это была хитроумная дань необходимости и возможность страховки от несчастных случаев периода советских потрясений. Закрытость семейного пространства для чужих стало основной причиной опасений Вишневской по поводу появления мужа в Большом театре в качестве дирижера, потому что когда Ростропович все же начал дирижировать (он проработал в Большом театре три года), их личные отношения, которые Вишневская «старательно прятала», «открылись для любопытствующих наблюдений и пересудов». Однако Ростропович сумел прийти к пониманию необходимости «задраить» люки семейного корабля и научился это делать так же мастерски, как и его жена. Со временем эта семья оказалась отделенной от всего мира неприступной прослойкой пустоты, окутывавшей ее естественным защитным слоем. К сожалению, некоторых людей, например Николая Булганина, было трудно, скорее даже невозможно заставить подчиниться этому правилу. Однако применение чиновником запрещенных приемов, типа вызова для правительственных посиделок с водкой, очень скоро сделали общение односторонним процессом.

Буфер между собой и остальным миром, за который не допускался никто, позволял Ростроповичу и Вишневской в самые ответственные и двусмысленные моменты сосредотачивать внимание друг на друге, принимая правильные решения для коррекции семейного курса. Конечно, ключевой момент их жизни связан с их травлей советской кликой. В этот момент главным в их жизни оказалось умение предугадать личностную катастрофу и с решимостью действовать, разрывая все связи и не считаясь ни с чем. Показательно, что решение выехать из страны касалось исключительно их семьи, включая детей, но исключая других родственников. Не менее важным нюансом является и то, что хотя разрушительные тенденции касались преимущественно Ростроповича, инициатива принятия спасительных решений принадлежала Вишневской. Тут, как ни в каком другом поступке, прослеживается их ответственность за судьбы друг друга и воля активно влиять на сценарий жизни семьи. Со стороны жена увидела то, что было недоступно взгляду непосвященного в интимные тайны, а увидев, со всей медицинской откровенностью сказала то, что не мог бы сказать никто из людей, менее близких мастеру.